Хюльдар ни на секунду ей не поверил. Фрейя, похоже, тоже. Известно, что люди прекрасно помнят, где находились, когда получили важные новости. А эта новость была важна для всех них. Но также ясно было и то, что в присутствии Трёстюра получить сколь-либо разумные ответы от женщин невозможно. Хюльдару совсем не хотелось тащить всех троих в участок и разговаривать с каждым членом семьи отдельно, но иного варианта он не видел. Жизнь обошлась с семьей сурово, но когда речь заходит о верхнем пределе страданий, его просто не существует.

– Понятно. Давайте сменим тему. У вас не осталось чего-то такого, каких-то вещей, с которыми мог обращаться Йоун?

Все трое разом вскинули головы и с удивлением посмотрели на Хюльдара. Потом брат и сестра повернулись к матери, с нетерпением, как и детектив, ожидая ее ответа. Словно очнувшись и осознав, что взгляды всех устремлены на нее, Агнес поняла, что молчанием не отделаться.

– Нет. В этой квартире никаких его вещей не осталось. От большинства я избавилась, когда стало понятно, что домой он уже не вернется, а остальное выбросила при переезде. Время от времени что-то обнаруживалось, но мы так часто перебирались с места на место…

– Хорошо. Если вы всё же случайно наткнетесь на то, что принадлежало ему, будьте любезны, позвоните мне. Это вопрос первостепенной срочности. – Хюльдар повернулся к Трёстюру и Сигрун. – Насколько я понимаю, кто-то из вас по крайней мере однажды посещал его в тюрьме. Я прав?

Трёстюр покраснел и покачал головой.

– Нет, Сигрун там не была. И я тоже.

– Это правда, Сигрун? Наши источники говорят другое.

– Трёстюр говорит правду, – едва слышно пискнула она.

Хюльдар повернулся к Фрейе. Вот так-то. Придется приглашать каждого отдельно. Если продолжить разговор, семья будет знать вопросы и сможет соответственно подготовить ответы, согласовав историю.

– Закончим на сегодня?

Фрейя согласилась, и они поднялись. Мать и дочь даже не пытались скрыть облегчение; обе выглядели так, словно их навестили агенты Штази, и исполнение приговора было отложено в последнюю минуту. Трёстюру, в отличие от них, по крайней мере удалось изобразить равнодушие. Он проводил их в прихожую, подождал, пока гости обуются, а когда они вышли, молча, не попрощавшись, захлопнул за ними дверь.

Они спустились, не обменявшись ни словом, и потом еще постояли, неловко переминаясь с ноги на ногу, на тротуаре. Первым молчание нарушил Хюльдар.

– Насчет вчерашнего вечера…

– Об этом обязательно говорить? Не надо было мне столько пить. На этом и закончим. – Фрейя застегнула парку и накинула капюшон.

– Ладно. Я только хотел…

– Хорошо. И ни слова больше… пожалуйста. – Снег садился на меховой воротник, и Хюльдар едва удержался от того, чтобы протянуть руку и смахнуть его. Второпях нанесенный макияж размазался, на одном веке темнело пятно от туши, в уголке рта краснела полоска от помады, но все эти дефекты только добавляли ей притягательности. Окажись они сейчас на софе, встать и уйти он уже не смог бы.

Мимо, разбрызгивая слякоть, промчалась машина, и они отступили от дороги. Фрейя опустила руку в карман, нащупывая ключи, и Хюльдар понял, что сейчас она найдет их, попрощается и…

– Ты занята вечером?

Фрейя уже нащупала ключи и теперь едва заметно улыбнулась.