Мешики ели молча. Хозяин немного потоптался и ушёл. Самый младший незаметно проскользнул к выходу, чтобы проследить, чем тот собирается заняться. Удовлетворив любопытство, вернулся и знаками объяснил, что майя стоит около входа и весь обратился в слух.

После, опять же, в полном молчании, выкурили по трубке табака, который достали из маленьких кожаных мешочков, висящих у каждого на поясе, и улеглись вокруг очага, разложив пёстрые циновки.

Поздней ночью, когда все в доме крепко спали, у входа возник едва слышный шорох. Сон мешиков был чутким, но никто не сдвинулся с места и не пошевелился. Вслед за шумом послышались лёгкие шаги босых ног, затем тяжёлая поступь хозяина (мужчина был довольно грузен), тихий шёпот. Говорившие приблизились к гостевой комнате и замерли у входа. Потом покрывало бесшумно отодвинулось, и в помещение проскользнул смуглый раб, на теле которого белела набедренная повязка.

Вошедший, очевидно, знал, кто ему нужен, потому что немедленно направился в центр комнаты, осторожно переступая через мешиков. Ночной гость присел на корточки и легко коснулся плеча, как ему казалось, спящего. Майя не удивился, встретив совершенно не сонный взгляд того, кого пытался разбудить. Посол открыл глаза раньше, чем чужая рука коснулась его плеча.

– Мой господин хочет сообщить вам важные сведения… – едва шевеля губами, прошептал посетитель.

Предводитель осторожно поднялся, с удовлетворением отметив, что и остальные перестали притворяться спящими. Все уселись и внимательно оглядели потревожившего их ночной отдых.

– Веди, – спокойно, без удивления ответил посол.

Вождь давно уже привык, что среди граждан городов всегда находятся те, кто непременно постарается откупиться. Зачастую предатели сохраняли жизнь многим воинам, а потому он никогда не брезговал использовать перебежчиков, которые буквально дарили лёгкую победу и экономили время на осаду.

Мешик, ожидая хозяина раба, даже не сомневался, что ночной гость окажется кем-то из правящей династии Коацаока или представителем обиженной семьи, готовый к сотрудничеству. Это случалось так много раз, что вождь уже перестал удивляться беспредельности человеческой алчности, граничащей порой с детской наивностью. Предавая своих, изменник полностью зависел от завоевателей, которые зачастую и не стремились сдерживать обещаний. Но слишком часто было поздно что-либо менять.

Ждать посетителя пришлось недолго. Желающий предать свой народ воровато проскользнул в комнату и робко присел на край циновки. Предводитель ацтеков спокойно вынул нож и положил его перед собой, открыто демонстрируя недоверие к посетителю. Долгие годы войн приучили быть осторожным, а на переговорах бывало всякое. Присутствующие выдержали необходимую в таких случаях паузу, а гость собрался с мыслями. Наконец, он решился:

– Я – племянник халач-виника Копана, зовут Халаке-Ахава. Я старше наследника и член Совета старейшин, а потому имею больше прав на город. Меня поддерживают все уважаемые жители…

"Итак, обиженный, жадный родственник, который желает власти…", - думал предводитель мешиков, пока Халаке-Ахава пытался объяснить права наследования.

По тому, как судорожно затягивался дымом гость, он невольно выдавал нетерпение, и вождь понял, что предатель согласен на любые условия.

Халаке-Ахава перевёл дух и продолжил:

– Я могу помочь. У нас есть план. Я говорю не только от своего имени, повторюсь, меня направили самые уважаемые жители города.

– Хорошо, продолжай.

– Халач-виник собрал выкуп. Это удалось, ибо, благодаря недавней свадьбе, большую часть составляет приданое его жены. Мой род также внесёт вклад, который мы самостоятельно доставим к вам в лагерь. Так, вот… мой человек затеет с кем-нибудь из ваших ссору. Это будет поводом, а ворота города будут открыты. Наши воины без Кинич-Ахава с места не тронутся, а брата я берусь временно устранить.

– Как? – наконец-то проявил интерес предводитель ацтеков.

– Уже давно не было дождя, жрецы собираются требовать у народа большой жертвы, – Халаке-Ахава снова жадно затянулся дымом, выдержал паузу, чтобы ацтеки оценили его сообразительность и значимость. – Они выберут жену Кинич-Ахава, и он…

– В чем женщина провинилась?