— Так ведь наши братцы-то на самой границе живут. Им первым придется головы сложить.

— Литовцы в литовцев стрелять не станут.

— Да ведь, барин, пуля-то не выбирает, литовец ты или поляк. Без разбору укладывает.

Господин Бутвинскис опустил руки. Господин Мешкяле счел нужным продолжить допрос.

— Сколько денег позаимствовали, значится?

— Мы-то не считали, а вы-то спрашиваете. Может, было там десять литов, а может, и нет...

— Вруньи! — не выдержал Анастазас. — Мы с господином Чернюсом вчера всю выручку за представление в сундук ссыпали. Триста литов.

— Честное слово. Да! — поддакнул Чернюс. — Хотели вас порадовать, господин Бутвинскис.

— Это вы зря, господин Чернюс... глупость все это.

— Тащите сюда деньги, святые барышни! — рявкнул Мешкяле.

— Да нету их у нас, барин.

— Как это нету? Куда дели?

— Денежки-то в костеле. В приходском ларце с пожертвованиями, что возле святой водички помещается.

— Вруньи!

— Господом богом!.. — закрестились сестры, обидевшись, что им не верят.

— А вам известно, что за такое бывает?

Двойняшки Розочки ничего не ответили. Только низко склонили головы. Им было стыдно за этого полицейского петуха, который не мог понять, что, забрав деньги, предназначенные для танка, они следовали пятой заповеди божьей «Не убий». Стало быть, нет такой кары земной, которая бы страшила их. Главная мечта их жизни — стать мученицами за святую католическую веру и невинных братцев.

— Чего молчите? Оглохли вы, что ли, черт бы вас взял?! — разорался Мешкяле.

— Хуже смерти не будет, — ответили сестры-единомышленницы и, вспомнив вчерашнюю героиню, скрестили руки на груди. — Господи, не завидуй нашему счастью.

Мешкяле опустил руки.