Есть теории, которые не вызывают теплых чувств. Вряд ли кто-то питает симпатию к законам термодинамики — недаром поколения вдохновенных чудаков слали в патентные бюро чертежи вечных двигателей. С тех пор как Дарвин сформулировал теорию естественного отбора, креационисты не могут смириться с мыслью, что человек произошел от обезьяны, а коммунитаристы ищут изъяны в постулате о конкуренции как движущей силе эволюции.

Различные версии одной из самых ненавистных теорий современности известны под именами «рациональный выбор», «рациональный агент», «ожидаемая полезность» и homo economicus («человек экономический»)[243]. На прошлое Рождество в шоу «Этим утром» (This Morning) телеканала CBS показали трогательный сюжет, посвященный исследованию, в рамках которого на улицах городов по всему миру раскидали тысячи бумажников с наличными. Как оказалось, большую часть находок возвратили, особенно с крупными суммами денег; это должно было напомнить нам, что люди — все-таки честные и щедрые существа. Так кто же тот Гринч, которому на этот раз не дали испортить праздник? Это «рационалистский подход к экономике», который якобы предполагает, будто люди руководствуются принципом «Было ваше — стало наше»[244].

Что же это за недобрая теория? Она гласит, что, оказавшись перед рискованным решением, рациональные агенты должны выбирать вариант, который максимизирует «ожидаемую полезность», то есть сумму потенциальных вознаграждений, взвешенных по их вероятностям. За пределами экономики и некоторых областей политологии эту теорию любят, примерно как Эбенизера Скруджа. Люди понимают ее как заявление, будто человеческие существа являются — или должны быть — эгоистичными психопатами, ну или сверхрациональными бухгалтерами, которые, прежде чем влюбиться, подсчитывают вероятности и полезности. Едва из какой-нибудь психологической лаборатории просочится известие, что поведение людей не удовлетворяет этому описанию, такую новость используют, чтобы поставить под сомнение принципы классической экономической теории, а вместе с ними и целесообразность рыночных подходов[245].

Однако в исходном виде теория рационального выбора представляет собой математическую теорему, которую ценители считают довольно красивой, и в ней ничего не говорится о том, как должны рассуждать и принимать решения представители нашего вида. Многие полагают, что эта теорема дает нам самое строгое определение рациональности — критерий оценки человеческой рассудительности. Как мы увидим далее, это можно поставить под сомнение: порой, когда поведение людей противоречит теории рационального выбора, неясно, люди ли тут нерациональны или предполагаемые стандарты рациональности. В любом случае эта теория проливает свет на загадку рациональности, и, несмотря на свое чисто математическое происхождение, она способна преподать нам несколько важных жизненных уроков[246].

Теория рационального выбора уходит корнями во времена становления теории вероятности, когда Блез Паскаль (1623–1662) сформулировал свой известный аргумент, объясняющий, почему вам стоит уверовать в бога: если вы верите, а бога нет, вы всего-навсего произнесете впустую сколько-то молитв, но, если вы в него не верите, а он есть, вы навлечете на себя его вечный гнев. В 1944 г. математик Джон фон Нейман и экономист Оскар Моргенштерн изложили эту мысль формальным языком. В отличие от папы римского, фон Нейман действительно мог быть инопланетянином — по крайней мере, его коллеги задумывались о такой возможности: фон Нейман был нечеловечески умен. Кроме того, он разработал теорию игр (речь о которой пойдет в главе 8), цифровой компьютер, самореплицирующиеся механизмы, квантовую логику и ключевые компоненты ядерного оружия, а также совершил еще несколько десятков эпохальных открытий в математике, физике и компьютерных науках.

Рациональный выбор — это не психологическая теория, описывающая, как человеческие существа выбирают, и не нормативная теория, указывающая, как они должны выбирать; это теория, объясняющая, как результаты выбора согласуются с ценностями выбирающего и друг с другом. Это тесно увязывает ее с концепцией рациональности, объясняющей, как делать выбор, согласующийся с целями, которые мы преследуем. Стремление Ромео к Джульетте рационально, а стремление железной стружки к магниту — нет, потому что только Ромео выбирает тот путь, который приведет его к цели (глава 2). С другой стороны, мы называем людей сумасшедшими, если они совершают поступки, которые заведомо противоречат их же собственным интересам: бросают деньги на ветер или выбегают голыми на мороз.

Красота этой теории в том, что она исходит из горстки простых для понимания аксиом — самых общих требований, которые соблюдает любой принимающий решения субъект, претендующий на звание рационального. После этого она определяет, как этому субъекту нужно принимать решения, чтобы не нарушить эти требования. Аксиомы теории рационального выбора то сливали друг с другом, то по-всякому разделяли; версию, которой я здесь придерживаюсь, сформулировал математик Леонард Сэвидж, а систематизировали психологи Рейд Хасти и Робин Дауэс[247].

Теория рационального выбора

Первую аксиому можно назвать аксиомой соизмеримости: какими бы ни были выборы А и В, человек, принимающий решение, предпочитает либо А, либо В, либо они для него равноценны[248]. Звучит не особенно впечатляюще — это же вроде не более чем здравый смысл? Но эта аксиома требует выбрать что-то одно, пусть даже это будет безразличие. Она лишает нас возможности прибегнуть к оправданию «нельзя сравнивать яблоки с апельсинами». Аксиому соизмеримости можно интерпретировать как условие, что рациональный агент должен быть неравнодушным и предпочитать одни вещи другим. Нерациональные сущности вроде камней и овощей этому условию не удовлетворяют.

Вторая аксиома, аксиома транзитивности, уже интереснее. Сравнивая варианты попарно и отдавая предпочтение А перед В и В перед С, вы обязаны отдавать предпочтение А перед С. Легко увидеть, почему это требование не подлежит обсуждению: из любого, кто его нарушает, деньги можно выкачивать бесконечно. Допустим, смартфон Apple нравится вам больше, чем Samsung, но вы вынуждены ходить с Samsung Galaxу. Тогда вы согласитесь на мое предложение доплатить 100 долларов и обменять ваш гэлакси на элегантный айфон. Предположим, Google Pixel нравится вам даже больше айфона. Великолепно! Вы с радостью обменяете свой медленный айфон на мощный пиксель с доплатой, скажем, 100 долларов. И допустим, вы предпочитаете гэлакси пикселю — это нетранзитивность. Вы наверняка догадываетесь, к чему я веду. С доплатой в 100 долларов я продаю вам гэлакси. Вуаля: вы оказались в исходной точке, обеднев на 300 долларов, и готовы к следующему раунду обдираловки. Что бы вы ни думали о рациональности, это явно не она.

Третья аксиома — аксиома законченности. Учитывая, что бог играет с нами в кости и все такое, выбор наш не всегда однозначен — не так прост, как выбор сорта мороженого. Часто нам приходится выбирать между исходами, которые могут случиться с той или иной вероятностью — как при покупке лотерейного билета. Аксиома законченности гласит: если субъект, принимающий решения, способен выбирать между А и В, он может также учесть в своих размышлениях и лотерею, которая с вероятностью р вознаградит его призом А, а с дополняющей вероятностью 1-р — призом В.

В рамках теории рационального выбора исход рискованного выбора предсказать невозможно, однако вероятности определены — как в казино. Это риск, и его нужно отличать от неопределенности, когда тот, кому нужно принять решение, не знает вероятностей и полностью не способен предсказать исход. В 2002 г. министр обороны США Дональд Рамсфелд отлично объяснил эту разницу: