— Рационально распределяю время, чтобы всегда быть на пике возможностей, — хмыкнул я, смотря на напарника через зеркало. Тактическая кукла машинально кивнула, сворачивая к ближайшей стоянке. Небоскрёб из термобетона, из новеньких. Стены внизу уже явно разрисовали хакерские банды, а в переулке рядом кто-то продаёт наркотики. — Вон, поближе к лифту есть местечко.
Спланировав на крышу и заплатив андроиду в стандартном рыжем комбезе работника парковки, мы покинули иглу, направившись к красивым стальным дверям, тихонько пискнувшим при нашем приближении. Створки разъехались, пропуская двух людей в уютную комнату. Электронный женский голос спросил, не желаем ли мы включить музыку. Получив отказ, девушка из динамиков замолкла. Эмма, покосившись на дебильно улыбавшегося меня, перевела взгляд на табло, отсчитывавшее этажи. Сотый, девяносто девятый, девяносто восьмой… Они стали уменьшаться всё быстрее, и замедлились лишь на двадцатом, когда скоростной лифт начал тормозить.
— Ответь-ка мне на один вопрос, Джон, — произнесла Эмма, едва мы вышли на улицу. Бродяги и наркоманы, заметив тёмно-синий плащ инспектора полиции, дружной гурьбой скрылись за углом. Кроме них в теньке отдыхали передознувшиеся ребята, два или три из десятка — уже мертвецы. — К какому отделу ты принадлежишь?
— К логистике, — тут же сказал я, оглядывая пованивавшие окрестности. — Как и все детективы, патрульные и инспекторы.
— А тот звонок на пути к кафе… — сомневающимся голосом добавил напарник.
— У вас свои тайны, — пожал я плечами. — У нас — свои.
— Зачем кому-то взламывать целую сеть бюро, чтобы добраться до твоего адреса? — продолжила Эмма. — Я осмотрела следы хакеров — они прорвались через тонну обманок и пустышек, перевернули весь электронный архив полиции вверх дном, и лишь в последний момент урвали нужную информацию. Данные рядовых сотрудников не прячут так хорошо.
— Играешь в Шерлока Холмса? — улыбнулся я. — Плохая идея. Для тактической куклы — точно.
— Ты что-то скрываешь, — не спросила, но утвердила девушка. — Хорошо,
Последние слова Эмма выдавила с сарказмом, но дальше развивать тему не стала. Уже хорошо. Четвёртый отдел полиции засекречен, и никто, кроме его членов да шефа с Президентом, не должен в принципе знать о его существовании. Возможно, если тактическая кукла поймёт, что мои тайны не ставят под угрозу наше дело, то отстанет и не станет копать дальше.
— Это не относится к расследованию, — вздохнул я. — Я — инспектор по имени Джон. Я выполняю свою работу, и это — всё, что важно.
— Ладно, напарник, — потеплел голос Эммы. — Скажу лишь раз — я ходячий детектор лжи. Сейчас ты не соврал. Но если попробуешь — я пойму.
— Как пожелаешь, — пожал я плечами, вынимая очередную сигарету. — У меня села зажигалка. Не найдётся?
— Бросай ты это дело, — протянула маленький металлический прямоугольник девушка, и я задымил, подметив зонтик с тележкой стритфуда. — Каким бы качественным не был табак, дым не заполнит пустоту души.
— Ого, — посмотрел я на напарника с неподдельным удивлением. — Это откуда?
— Это из старого, — хмыкнула она, переводя взгляд туда же, на тележку. — Хотдог или буррито?
— Хотдог, — кхэкнул я, затянувшись, а затем направился к торговцу, встретившего двух полицейских с улыбкой на лице. Хотя Эмма, в своём городском камуфляже, больше походила на бойца спецназа, нежели на инспектора.
Оплатив кусок свежего хлеба со свежей, недавно вышедшей из синтпринтера сосиской, и кофе, я с наслаждением откусил горячую собаку, как следует прожевал и застал странно глядевшую на меня Эмму врасплох. Необычная смесь из непонятного желания и обречённости застряла в её глазах. Мы уже отошли в сторонку, пропуская мимо толпу мальчишек и девчонок, слушавших громкую музыку через динамики имплантов в плечах. Шумел поток на воздушной трассе высоко-высоко, где-то рядом мяукала механическими звуками кошка. Живых животных в столице практически не осталось, только их андроидные версии напоминают о любимых питомцах своим хозяевам.
— А тактические куклы чувствуют голод? — выдал я после неловкой паузы.
— Н-нет… — кашлянула Эмма, оборачиваясь ко мне спиной. Рыжая прядь промелькнула перед глазами. — Мы — машины. Ничего, кроме долга, не чувствуем.