Книги

Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов

22
18
20
22
24
26
28
30
«Он требовал меча, искал жену, Которую не мог назвать женою, — Нет, мать свою и мать его детей!» Домочадец продолжает: «Вдруг с диким криком, словно вслед кому-то, Он бросился к двустворчатым дверям И, выломав засовы, вторгся в спальню. И видим мы: повесилась царица — Качается в крученой петле. Он, Ее увидя, вдруг завыл от горя, Веревку раскрутил он – и упала Злосчастная. Потом – ужасно молвить! — С ее одежды царственной сорвав Наплечную застежку золотую, Он стал иглу во впадины глазные Вонзать, крича, что зреть очам не должно Ни мук его, ни им свершенных зол, — Очам, привыкшим видеть лик запретный И не узнавшим милого лица. Так мучаясь, не раз, а много раз Он поражал глазницы, и из глаз Не каплями на бороду его Стекала кровь – багрово-черный ливень Ее сплошным потоком орошал. Поистине их счастие былое Завидным было счастьем. А теперь Стенанье, гибель, смерть, позор – все беды, Какие есть, в их доме собрались».

Эти описания вызывают у нас ужас и жалость, когда мы узнаем, что чувство вины сменилось ненавистью, а ненависть – трагическим членовредительством. Ранее, когда драма приближалась к кульминации, мы наблюдали медленное и нерешительное продвижение к истине, когда Эдип боролся с нежеланием Иокасты и своим собственным эту истину признать. Затем он столкнулся с этой истиной, смело, но ненадолго ее признал, когда Иокаста бросилась во дворец, но в какой-то момент больше не смог ее выносить и его чувство вины обратилось в ненависть.

Ясно, что, требуя меч, Эдип собирается угрожать Иокасте или даже убить ее, и вряд ли есть сомнение в том, что он уже исполнен ненависти к ней, возможно, потому, что понимает из рассказа пастуха, что она – соучастница попытки убить его во младенчестве (Rudnytsky, 1987). Возможно, его ненависть к Иокасте начинается с осознания ее преданности Лаю и ее участия в сговоре, вызванном желанием уничтожить Эдипа. Однако ее самоубийство – еще более катастрофическое предательство, оно добавляет смерть Иокасты к тяжкому грузу вины Эдипа. Оба события приводят Эдипа к пониманию, что он потерял Иокасту как союзницу, которая помогла бы ему вынести вину, и как сообщницу, которая бы разделяла эту вину вместе с ним. Теперь же он поистине ее утратил, и, я полагаю, именно эта утрата сделала вину невыносимой, из-за чего Эдип и обратил свою ненависть сначала на Иокасту, а затем на себя самого.

Что важнее всего, он атакует свои глаза, свою связь с реальностью, которой он не может больше выдержать; он пытается уничтожить источник своей боли, разрушив способность переживать и воспринимать. Далее он говорит, что лишил бы себя и слуха, если б смог.

«О, если б был я в силах Источник слуха преградить, из плоти Своей несчастной сделал бы тюрьму, Чтоб быть слепым и ничего не слышать… Жить, бед не сознавая, – вот что сладко».

Когда Эдип появляется из дворца, хор трепещет в ужасе перед его деяньем.

«О, как смертному страшно страдания зреть! Никогда я страшнее не видывал мук! Злополучный! Каким ты безумьем объят? Что за демон свирепым прыжком наскочил На твою несчастливую долю? <…> О страшное свершивший! Как дерзнул Ты очи погасить? Внушили боги?»

Ужас хора – это признание небывалости деянья членовредительства, которое пресекает всякую возможность репарации, попытки искупления, деянья, худшего даже, чем совершенные Эдипом ранее преступления инцеста и отцеубийства.

Полагаю, эти наблюдения помогут нам прояснить природу эдипального чувства вины и поразмышлять над тем, что делает его переносимым или невыносимым (Steiner, 1990a). Для ребенка нормальна бессознательная фантазия, что он избавляется от отца, чтобы обладать матерью, и чувство вины за эти фантазии лишь тогда становится действительно сокрушительным, когда эдипальное преступление раскрывается в полной мере. Ребенка ужасает, что его мать не испытывает восторга, что ее маленький сын занял место мужа, а уничтожена эдипальным убийцей, и становится понятно, что нападение было направлено на обоих родителей и на их отношения.

В самом деле, хотя может казаться, что преступление заключается в отцеубийстве, зачастую более сильную ненависть ребенок испытывает к матери из-за того, что она возбуждает его желание, а затем предает, предпочитая ему отца. Другие источники ненависти к матери раскрываются, когда ее смерть становится частью эдипальной фантазии – в частности, зависть к груди как первичному хорошему объекту.

Мы также видим, что смерть матери как будто оказывается неожиданной и потому вдвойне оглушительной для Эдипа. В конце концов, убийство отца и брак с матерью были частью пророчества, но Эдип не был предупрежден, что его преступление разрушит и уничтожит и саму мать тоже. Никакой оракул не провозглашал, что Эдип убьет свою мать, доведя ее до самоубийства. Эдип может утверждать, что совсем не намеревался ее уничтожать, лишь хотел обладать ею, и, пока он не увидел ее мертвое тело, он мог доказывать, что любит мать, и именно эта любовь привела к эдипальным преступлениям. Похоже, ужас и потрясение захватывают его врасплох, и такая вина представляется незаслуженной; становясь невыносимой, она превращается в ненависть и отчаяние.

«Царь Эдип» заканчивается тем, что Эдип умоляет об изгнании его из Фив, чтобы более не осквернять этот город. Софокл продолжает эту историю в драме «Эдип в Колоне», написанной, вероятно, двадцатью годами позже, и мы обнаруживаем, что Эдип не только выжил, но и снова стремится к триумфу. На этот раз он обращается к всемогуществу и способен победить свое внутреннее отчаяние, став святым. Маниакальный триумф пугает нас здесь своей мощью и безжалостностью и впечатляет своим величием. Но, по мнению Веллакотта (Vellacott, 1978), которое я считаю более чем убедительным, это бегство от истины, бегство от контакта с внутренней реальностью и отказ от человеческих ценностей.

Сюжет «Эдипа в Колоне»

В этой драме мы встречаем Эдипа слепым стариком, бредущим по проселку, в поводырях у него – верная дочь Антигона. Его наконец изгнали из Фив, но только после долгого

промедления, и он ищет место, где мог бы спокойно умереть. Обе его дочери посвятили ему свою жизнь. Антигона ведет и поддерживает его в странствиях, Исмена остается дома и там защищает его интересы. Двое сыновей Эдипа, Этеокл и Полиник, наоборот, отказались помогать отцу и собираются сражаться друг с другом за власть над Фивами. Этеокл примкнул к Креонту, а Полиник бежал в Аргос, где собирает армию.

Подходя к поселку Колону, расположенному неподалеку от Афин, где правит царь Фесей, Эдип натыкается на рощу Евменид, и старейшины Колона приходят в ужас от мысли, что он ступит на эту священную землю. Эдип, однако, считает это знаком божьим, поскольку Аполлон обещал ему, что он найдет пристанище и окончит свои дни в святом месте. Старейшины ужасаются еще больше, когда узнают, что этот слепой странник – сам Эдип, и понятно, что его история хорошо им известна. Они настаивают на том, чтобы он удалился, и, когда Антигона взывает к их сочувствию, отвечают, что они сострадают ей, но боятся своих богов. Эдип возражает, заявляя, что невинен, и настаивая на том, что он – святой человек и принесет Афинам великое благо. Старейшины, похоже, испытывают перед ним благоговейный трепет и соглашаются удовлетворить его просьбу и послать гонца за царем Фесеем.

В это время из Фив прибывает Исмена, принося известие о распре между своими братьями, а также пророчество из Дельф, гласящее, что тот, кто даст пристанище телу Эдипа, будет благословлен богами и получит защиту в битве. Поэтому Эдипа ищет не только Полиник, но и Креонт, который хочет забрать его домой и похоронить близ границы города. Грех его не забыт, и он не может вступить в Фивы, но, тем не менее, будет их защищать, если его похоронят поблизости.

Когда появляется Фесей, Эдип предлагает свое тело в дар Афинам в обмен на его захоронение именно здесь, в священной роще близ Колонна. Фесей, как и старейшины, в благоговейном страхе соглашается. Затем появляется Креонт, требуя возвращения Эдипа, и тот отвечает с неистовой ненавистью, страстными заверениями о своей невиновности и праведным гневом. Креонт пытается увести его силой, он уже захватил его дочерей, но вмешиваются старейшины, возвращается Фесей, который спасает Эдипа, а потом освобождает Исмену и Антигону. Затем с мольбой к отцу прибывает Полиник, но Эдип отвергает и проклинает его с жуткой холодностью, отказываясь смягчиться, несмотря на возражения Фесея и Антигоны.

Наконец, Эдип готовит себя к смерти и славе. Только Фесей будет знать точное место его захоронения, и эта тайна будет передаваться дальнейшим правителям Афин, обеспечивая тем самым неуязвимость города.

Если мы сравним характер Эдипа, как мы видим его в данной драме, с тем, как он изображен в «Царе Эдипе», нас поразит произошедшая с ним перемена. Мы больше не видим человека, который способен признать свою вину и которого затем до основания потрясает открытие истинного характера совершенного им преступления. Вместо этого перед нами – человек высокомерный, надменный, повторяющий прямые и косвенные самооправдания, напускающий на себя презрительное величие и относящийся к другим, в том числе собственным сыновьям, холодно и жестоко; человек, который, принимая божественные качества, отбрасывает ту человечность, которой достиг с великим трудом (Velacott, 1978).

Это прежде всего проявляется в заявлениях о своей невиновности, которые Эдип страстно и самоуверенно повторяет вновь и вновь. Например, обращаясь к старейшинам Колонна, он говорит:

«Свои ж деянья, если молвить правду, Я претерпел скорее, чем свершил. Отца проклятье, матери проклятье — Они пугают вас, ведь так? Но где же Моя порочность тут сказалась, где? На зло ответил злом я; будь я даже В сознанье полном – и тогда б вины Тут не было. Но нет: когда я пал — Я пал в неведенье; а кто казнил — Те ведали, кого они губили».

Когда позже хор отмечает, что Эдип все-таки убил своего отца, он отвечает, что на нем нет вины:

«… Нет вины! <…> Услышь ответ: Если б не тронул я, был бы я сам убит. Я пред законом чист: свершил, не зная».

Споря с Креонтом, он защищает себя следующим образом: