Бетюнские палачи

Июнь 2009 года. Вот уже три месяца, как в продажу поступила моя книга Chroniques d’un médecin légiste («Будни судмедэксперта»). Неожиданно я получаю трогательное письмо от двух семей из департамента Па-де-Кале. К письму прилагается ксерокопия статьи из газеты France-Soir («Франс-суар») от 31 марта. «Хроника происшествий: Судмедэксперты „забывали“ зашивать трупы в университетской больнице города Ланса». 27 июня проводится молчаливая демонстрация, в которой участвуют многие депутаты. В статье уточняется позиция прокурора Республики города Бетюна: «На сегодняшний день установлено, что было не зашито только одно тело. Речь идет о Бетти Л. Но в этом нет состава уголовного преступления». Я понимаю, что семьи испытывают моральные страдания. Я снова беру в руки журнал Journal de Médecine Légale Droit Médical («Вестник судебной медицины и медицинского права») и нахожу там все выходившие в 1996–1997 годы статьи Мишеля Пенно, где речь идет об уголовно-правовой охране трупов. Все верно: очень маловероятно, что судебное разбирательство в уголовной юрисдикции будет эффективным.

Август 2009 года. О скандале в морге Ланса пишут в газете Le Monde («Ле Монд»): на протяжении нескольких лет тела после вскрытий не зашивались ни судмедэкспертами, ни врачами, ни работниками морга. Шокирующая практика. Усугублять необходимое насилие над телом в ходе вскрытия еще и погружением в гроб останков без приведения в достойный вид, как будто гроб – это мусорный контейнер… Эта публикация вызывает резонанс в кругах судебной медицины. Мы уверены, что упомянутые в газетной статье факты имеют исключительный характер, но журналистка не вдается в подробности – это настоящая атака на судмедэкспертов и практику судебно-медицинских вскрытий, осуществляющихся в условиях полного отсутствия нормативно-правовой базы и юридической защиты.

Со мной все понятно – моя совесть чиста: мы так не делали никогда. Когда я начинал свою карьеру в 1980-е годы, то сразу же после завершения вскрытия работники морга брались за иглы и зашивали тело. Для них приведение тела в достойный вид было делом чести. Иногда задача была непростой, когда нужно было восстановить лицо, обезображенное сильным ударом, и даже невозможной, если лицо полностью разрушалось, как, например, в случае выстрела в упор из охотничьего ружья.

Такое отношение является частью надлежащей практики и общечеловеческим долгом, о котором напоминает кодекс медицинской деонтологии (статья R.4127-2 кодекса общественного здравоохранения): «Человека следует уважать и после его смерти». В комментариях уточняется следующее: «необходимо действовать в рамках уважения к телу умершего человека и достойно обращаться с ним, особенно в случае проведения патологоанатомического вскрытия». Мои коллеги из разных университетов планируют вступить в общественную дискуссию по поводу опубликованной в газете статьи. Затем я забываю об этой истории, будучи уверенным в том, что в Пуатье к нам не может быть никаких претензий, так как после вскрытий мы всегда приводим тело в надлежащий вид, прежде чем вернуть его родственникам усопшего.

Июнь 2011 года. Я получаю внушительных размеров конверт с письмом, написанным от руки очень красивым, неторопливым, почти каллиграфическим почерком. Письмо исключительного качества, что в наши дни стало редкостью. На странице, которая написана от руки, содержится приглашение для всех депутатов поучаствовать в собрании перед зданием больницы в Лансе. К письму прилагаются документы, относящиеся к истории с моргом в Лансе, а также фотографии отчета аутопсии Бетти Л. Упоминается и другая похожая история – Элиан К.

Как-то в конце 2011 года мне позвонили, и в трубке я услышал голос человека, находящегося в большом отчаянии. Оказывается, было создано специальное объединение – «Ассоциация защиты жертв судебно-медицинских вскрытий, сопровождавшихся нарушениями человеческого достоинства». Ассоциация пытается добиться ответов на поставленные вопросы, связанные с теми вскрытиями, которые проводились в морге Ланса. В 2008 году по решению администрации морг был закрыт. Эта история затронула около 20 семей. Почему обратились именно ко мне? Ведь на севере Франции есть много местных специалистов в данной области. Похоже, все дело в том, что судмедэксперты, к которым обратились члены ассоциации у себя на местах, просто не хотели разговаривать на эту тему. Даже те, которые тогда постоянно давали интервью СМИ и появлялись на телеэкранах. Так почему я? Оказывается, решающее значение сыграла моя книга. Чего они ждут от меня? Я объясняю, что не могу критиковать своих коллег в связи с той историей, тем более детали мне неизвестны. Да, я действительно получал фотографии из дела Бетти Л. – это обычные снимки вскрытия. Разумеется, они вызвали сильнейший шок у родственников, но в отчете аутопсии они совершенно уместны. Куда более серьезная проблема состоит в том, что тела не привели в надлежащий вид и не зашили. Мы принимаем полностью устраивающее меня решение: я соглашаюсь выступить в качестве свидетеля в суде высшей инстанции Бетюна, чтобы дать все необходимые уточнения, касающиеся процедуры вскрытия. Я объясню как судьям, так и родственникам, в чем заключается роль судмедэксперта и что входит в его обязанности. До, во время и после вскрытия. Прочитаю так же, как я это делаю в амфитеатре университета в Пуатье. В конце декабря меня официально вызывает в качестве свидетеля адвокат родственников.

11 января 2012 года. Я провожу в дороге весь день: моя командировка начинается в высокоскоростном поезде TGV и заканчивается в местной электричке, которая едет так медленно, что позволяет мне любоваться пейзажами Па-де-Кале и небольшими станциями, сменяющими одна другую. В Бетюне меня встречает гостеприимный президент ассоциации. Я останавливаюсь в гостинице Vieux Beffroi («Старая колокольня»). Из окон моего комфортабельного номера открывается красивый вид на Гранд-Плас – центральную площадь города. Я включаю ноутбук и, пользуясь тишиной, основательно изучаю документы.

Моих коллег (я их не знаю) и двух работников морга обвиняют в надругательстве над телами умерших и местами их захоронения, а также в насилии, повлекшем обезображивание тел. Эти обвинения меня удивляют.

Будучи аспирантом кафедры уголовного права в Институте криминологии Пуатье, я приобрел фундаментальные знания у Жана Праделя – известного во всем мире специалиста в области аутопсии. К числу фундаментальных понятий относились также понимание признаков состава преступления и строгое следование уголовному кодексу. Я сильно сомневаюсь в том, что уголовное преследование приведет к осуждению обвиняемых. Как можно интерпретировать их действия как надругательство над телами умерших, если аутопсия узаконена по требованию судмедэкспертов? Является ли нарушением закона с точки зрения строгой интерпретации уголовного права то, что по завершении вскрытия тело не зашивалось? Не уверен… Ну а насилие, повлекшее обезображивание, по-моему, скорее относится к живым людям. Но меня позвали сюда не для преподавания права, а только для того, чтобы я рассказал о проведении аутопсии.

12 января. После обеда я иду пешком во дворец правосудия. На площади перед входом в здание уже собрались родственники. Меня представляет президент ассоциации, и меня явно ждут. Люди входят в зал уголовного суда спокойно, но я чувствую, что атмосфера напряжена. В углу зала я вижу необычную картину: на судебном процессе присутствуют фотографы. Как правило, фотографов просят выйти перед началом судебного заседания. Я подхожу к ним и понимаю по их реакции, что это сотрудники бывшей службы общей информации (в 2008 году она была включена в состав Центрального отдела общей безопасности). Оригинально! Я подозреваю, что за ассоциацией ведется наблюдение, и у меня возникает вопрос: почему? Наверное, все дело в том, что манифестаций было много, и в конце концов деятельность ассоциации привлекла к себе внимание. Ну что же, как бы то ни было, в моем выступлении нет ничего запретного и ничего революционного!

Судебное заседание начинается. Я не очень понимаю, о чем между собой переговариваются судья и адвокаты. В итоге заседание переносится второй раз подряд, на 7 июня. В толпе раздаются выкрики: «Вы убиваете трупы!». Судья объясняет, но его аргументы звучат для всех неубедительно: перенос заседания якобы связан с поздней передачей документов участвующим сторонам. Процедурная проблема! Всех выводят из зала. Я встречаюсь с возмущенными родственниками и их адвокатом в кулуарах суда. Так как выступить мне не пришлось, я спонтанно провожу небольшое собрание для оставшихся и рассказываю им об аутопсии: зачем она нужна, как она проводится, что происходит с телом потом (в норме), наши традиции достойного отношения к телам умерших людей и т. д. Затем я возвращаюсь в Пуатье.

7 июня 2012 года. Я снова в Бетюне. Председатель суда больше не желает терпеть вызывающее поведение и оскорбительные выкрики присутствующих и сразу же обращается к ним с предупреждением: «Я понимаю, как больно видеть, что с телом умершего близкого человека обращались не так, как следует. Тем более что речь идет о насильственных смертях, убийствах и суицидах, жертвами которых в ряде случаев становились только начинающие жить люди. Но в этом зале нет убийц. Я не хочу никаких перегибов и прошу публику держать себя в руках и воздержаться от оскорблений». Затем следуют четыре часа обсуждения процедурных деталей о бесперспективности юридических преследований и три часа закрытого совещания судей. В итоге председатель суда объявляет об истечении срока исковой давности, и поэтому рассмотрения дела по существу не будет. Судебное заседание закрывается, родственники ошеломлены и ничего не могут понять. Изумление сменяется возмущением и бранью: «И это называется правосудием? Дерьмо это, а не суд!»

Адвокат 29 семей и ассоциации выходит из себя: «Это возмутительное решение! Председатель суда избавился от рассмотрения этого дела, но мы подадим на апелляцию и обжалуем это решение в вышестоящих инстанциях вплоть до Европейского суда по правам человека». Родственников просят покинуть зал суда, что они и делают, не сопротивляясь. Сотрудники Центрального отдела общей безопасности продолжают свою работу по выявлению активистов. Я нахожу спокойное местечко, чтобы объяснить родственникам то, что им непонятно, в том числе и процедурные уловки. Адвокаты судмедэкспертов пошли по самому простому варианту: идеальный способ выигрывать безнадежные дела в уголовных процессах – найти какую-нибудь процедурную проблему. Они ее и нашли – на заявление супруга Бетти Л., поданное в апреле 2008 года, поступил отказ в возбуждении уголовного дела в октябре 2008 года, а прямой вызов в суд состоялся только 29 июля 2011 года, то есть спустя несколько месяцев после истечения срока с момента подачи заявления. Дело больше не подлежит рассмотрению, так как истек срок исковой давности. Конец истории. Или почти, поскольку адвокат ассоциации подает апелляцию на решение суда.

6 марта 2013 года. Я снова приезжаю в департамент Нор. На этот раз в Ланс на конференцию с обсуждением с участием местных журналистов и родственников. Название конференции – «Судебно-медицинское вскрытие: от необходимости его проведения до уважительного отношения к телу умершего». В небольшом конференц-зале, который любезно предоставило местное отделение коммунистической партии (никогда раньше я не имел ничего общего с Французской коммунистической партией), людей собралось меньше, чем в первый день перед входом в здание Дворца правосудия в Бетюне. Президент ассоциации объясняет мне, что родственники теряют терпение, а еще есть финансовая проблема. Но сама ассоциация пойдет до конца и будет обращаться в совет коллегии адвокатов и юридических сообществ, в кассацию, в Европейский суд. Общественность оказалась не на высоте ожиданий ассоциации, пригласившей политиков из Па-де-Кале, родственников и сочувствующих им, а также журналистов. Что касается сотрудников Центрального отдела общей безопасности, то они приходят сами, без приглашения. Их бдительность меня забавляет, и я отпускаю в качестве шутки следующую реплику: «По крайней мере, если у меня однажды начнутся проблемы, то я буду знать почему». Я ужинаю вместе с адвокатом и президентом ассоциации. Они продолжают надеяться на апелляцию, которая пройдет в конце месяца в городе Дуэ. В глубине души я думаю, что ничего из этого не получится. Пропущенный срок исковой давности – это мощное оборонительное оружие и тот принцип уголовного права, обойти который крайне затруднительно.

21 марта 2013 года. Дело закрыто в силу того, что истек срок исковой давности. Так решил апелляционный суд в Дуэ. В очередной раз моя поездка была напрасной, потому что возможности выступить у меня не было. Ну что же, родственникам не повезло. Адвокат хочет идти дальше в кассацию, но усталость сделала свое дело, и большинство родственников отказываются от борьбы по психологическим и финансовым причинам. Как считает адвокат, на них оказывалось давление. Муж Бетти тоже опускает руки. Что касается адвокатов защиты, то они заявляют следующее: «Мы удовлетворены, потому что закон исполняется. В то же время, мы не можем не испытывать сожалений в связи с тем, что эти люди стали жертвами совершенно бесстыдной медийной шумихи на основании неподтвержденных сведений. Доказать эти сведения в рамках судебного слушания будет невозможно». Им отказали в удовлетворении ходатайства о взыскании судебных издержек за необоснованное обращение в суд.

11 марта 2014 года. Дело рассматривается дисциплинарным комитетом медицинского сообщества. Вопрос прост: соответствовало ли поведение врачей профессиональной этике? Решение включает пять страниц с резолютивной частью – в удовлетворении жалоб отказать. Помимо всего прочего, я отмечаю, что для дисциплинарного комитета обязанность восстановления тела, которая регламентируется в случае проведения вскрытий в научных целях (она предусматривается кодексом общественного здравоохранения), не распространяется на судебно-медицинские вскрытия. Зашиванием тела после вскрытия занимались работники морга, которые формально не подчинялись судмедэкспертам. И тогда я понимаю, что на самом деле общечеловеческий долг оказывается пустым звуком, если поведение не регламентируется правилами. В действительности, здесь мы имеем дело с полным отсутствием нормативно-правовой базы со всеми вытекающими последствиями.