Первый маленький порез соответствует проникновению лезвия, задевшего подключичную вену на отрезке 4 мм. Шансы выжить после такого ранения у мужчины все-таки были. Зато второй порез говорит уже о глубоком проникновении лезвия. Хрящевая часть четвертого ребра полностью перерезана. Нож повредил и перикард – оболочку, окружающую сердце. На самом сердце тоже отчетливо видно повреждение по ходу раневого канала.

Согласно классическому методу, удаление сердца проводится путем последовательного отсечения всех крупных сосудов и нервов, удерживающих этот орган в полости перикарда. Потом сердце кладут на специальный диссекционный стол. После серии фотографий производится вскрытие миокарда с сохранением в обязательном порядке раневого канала на всем его протяжении. С этой целью ножницы следуют по направлению к сердцу: поочередно вскрываются полые вены, правое предсердие, потом правый желудочек. Затем дело доходит до вскрытия левого предсердия и левого желудочка и, наконец, отделов аорты. Но для того, чтобы уточнить траекторию проникновения лезвия и оценить последствия этого, чтобы сохранить связи органа с окружающей его средой, сегодня я прибегаю к другому методу. В его основе фетопатология – наука, занимающаяся изучением аномалий развития плода в утробе матери. Чтобы определить некоторые аномалии развития сердца (иногда в ходе вскрытия используют бинокулярную лупу), этот орган оставляют на своем месте, а его рассечение осуществляется прямо в грудной клетке. Так я обнаруживаю межжелудочковую перегородку, на которой отчетливо различаю прекрасный небольшой линейный разрез. Он служит доказательством того, что лезвие прошло сквозь оба желудочка и вызвало обильное кровотечение, быструю потерю сознания и смерть в течение нескольких последующих минут. При таком проникающем ранении сердца реанимационные мероприятия были уже бесполезны.

Следствие продвигается очень быстро. Спустя несколько дней задерживают подозреваемого в убийстве – 33-летнего Жан-Пьера Ф. Его заключают под стражу, и он сразу же признается в совершении преступления, но утверждает, что не имел намерения убивать. Дело передают следователю, и подозреваемому меняют статус – он становится подследственным. Затем в ожидании суда его переводят в тюрьму, чтобы не скрылся от следствия. В городском саду коммунальный работник нашел нож, от которого подследственный избавился, убегая с места преступления. После проведения ДНК-анализов опечатанный нож – вещественное доказательство (генетик обнаружил ДНК жертвы на лезвии) – достается мне, чтобы я определил, совместимы ли его характеристики с моими выводами по результатам вскрытия.

До недавнего времени подобные улики чаще всего запечатывались в плотный конверт из крафт-бумаги с некоторыми мерами предосторожности, связанными с защитой этого конверта от повреждений: на острие надевали наконечник из пробкового дерева, а лезвие заворачивалось в бумажное полотенце. Несколько отверстий в конверте позволяли продеть нить (кулинарного типа), соединяющую улику с сопроводительными документами и скрепленную печатью. Еще одна сургучная печать фиксировала оба конца веревочки с сопроводительными документами, в которых содержалась вся информация по делу (реквизиты печати, сущность дела, фамилия и имя следователя, содержимое бандероли, дата опечатывания и т. д.). Конверт, концы веревочки и сургучная печать составляли единое целое, обеспечивающее конфиденциальность и целостность бандероли: вскрыть отправление, не оставив следов, было невозможно.

Опытность отправителя оценивалась по тому, как ловко он ставил сургучную печать. Для этой цели использовались специальные палочки сургуча. Если такую палочку быстро вращать над огнем, то она размягчается. Одновременно надо было растопить сургуч и не обжечь себе пальцы. Одни использовали пламя зажигалки, другие – пламя свечи. Упавшие на сопроводительную карточку капли образовывали лужицу сургуча, куда погружались оба конца веревочки, а затем отправитель ставил печатью оттиск. Печать предварительно надо было окунуть в воду: если не сделать этого, то вся процедура шла насмарку, так как сургуч прилипал к металлу и вырывался вместе с оттиском. Набивший руку на этом деле отправитель был способен поставить много оттисков за несколько минут.

Но прогресс не стоит на месте, и скоро вся эта техника высшего пилотажа, овладеть которой достаточно трудно, окончательно уйдет в прошлое, даже если некоторые все еще пытаются сохранить традиции. Сначала появились сургучные пистолеты, которые позволяли обходиться без использования открытого пламени, правда, вместо этого требовалась электрическая розетка. Затем в продаже появились номерные пломбы-наклейки. Самым ценным изобретением стали прозрачные пластиковые пакеты, на которых есть специальные участки для письменных записей. Они закрываются с помощью клейкой ленты, которая гарантирует целостность отправления. Самое сложное – понять, как ими пользоваться.

Вскрыв печать, я обнаруживаю красивый нож бренда Laguiole со стальным складным лезвием шириной 13 мм и длиной 9,5 см. Я делаю несколько фотографий вещественного доказательства с масштабной линейкой с сантиметровыми делениями, затем снова запечатываю конверт, опечатав его своей личной печатью, от которой идет приятный запах теплого сургуча.

Я снова сажусь за компьютер и подключаюсь к серверу PACS с базой данных медицинских изображений университетской больницы. Программное обеспечение PACS (Picture Archiving and Communication System – система передачи и архивации DICOM-изображений) используется врачами для хранения и предоставления доступа к медицинским изображениям внутри отдельных лечебных кабинетов, здравоохранительных учреждений и объединяющих их сетей. Эта система дает нам безопасный доступ к посмертным КТ-снимкам. Она пришла на смену КТ-снимкам на компакт-дисках, которые мы больше не используем. Теперь доступ к медицинским изображениям осуществляется напрямую. В случае необходимости мы можем обрабатывать получаемую информацию; делать реконструкции в увеличенном в виде или в 3D-формате; изменять масштаб в отношении расстояния, глубины и угла; вращать изображения в пространстве и т. д.

Теперь перед всеми нашими вскрытиями мы делаем компьютерную томографию всего тела. Не стал исключением и Патрик Г. Воспользовавшись первоначальными КТ-снимками, я создаю сагиттальные (спереди назад) виртуальные сечения, на которых я без особых затруднений нахожу подключичную вену и сердце. Вена представляет собой крупный сосуд, все еще заполненный кровью. Найти на снимке ее круглые серые контуры не составляет ни малейшего труда. В ходе аутопсии обнаруживается, что она пробита спереди, а не сзади, что соответствует максимальному погружению на 45 мм, если измерять от уровня кожи на КТ-снимках. С сердцем все сложнее, так как траектория лезвия была слегка отклонена. Я останавливаюсь на погружении приблизительно в 9 см, плюс-минус несколько миллиметров. Мой вывод прост: лезвие отлично подходит для того, чтобы оставить эти раны.

И все же существенную долю моего успеха составляет случайность: мне просто повезло, что у меня получилось с помощью компьютерной томографии правильно определить анатомические структуры. В подключичной вене не было крови, иначе все было бы гораздо сложнее, если вообще возможно. Я опять ловлю себя на мысли, как было бы хорошо иметь другое оборудование – такое, которое на регулярной основе используют в подобных случаях в Институте судебной медицины в Лозанне. Там применяется посмертное ангиосканирование: в сеть кровеносных сосудов, вводится контрастное вещество, которое визуализирует анатомию сосудов и можно точно определить места, где имеются повреждения сосудов. Настоящая фантастика. Я пытался сподвигнуть свою команду провести такое обследование в случае с Патриком Г., но у меня не получилось убедить коллег – их смутили технические трудности. Все дело в том, что ангиография требует нового оборудования, включая инфузионный насос, подготовленный заранее материал и особое контрастное вещество. Тогда я сам провел эксперимент совместно с коллегами из отделения кардиохирургии. Мы получили снимки исключительного качества, используя экстракорпоральный циркуляционный насос. Тем не менее моему примеру никто так и не последовал, и планы остались планами. Жаль.

Через несколько месяцев на улице Леонс-Вьельже, в двух шагах от Старой гавани Ла-Рошели, проводится следственный эксперимент. Улица эта известна всем любителям жареного мяса как Kebab Street – «Кебабная улица». В одной из местных газет в связи с убийством Патрика Г. можно было прочесть следующее (надо сказать, что место преступления было описано весьма изящно): «На улице очень много заведений, торгующих фастфудом. Тротуары блестят от жира, а ароматы прогорклого сала смешиваются с выхлопными газами автомобилей. Здесь орудуют ножом до поздней ночи. К сожалению, ножом здесь могут разделать не только ягненка или прочее мясо, которое потом выдадут опять же за ягненка…».

Итак, следственный эксперимент начинается – именно в 9 часов вечера, чтобы воспроизвести те же условия, находиться при той же степени освещенности, что была и в ночь совершения преступления. У меня есть привычка приезжать заранее – этот раз тоже не становится исключением. Я иду в бар «Мохито», на другую сторону порта, и беру себе Швепс с цитрусовым вкусом. В материалах по данному делу я прочитал, что жертва провела часть вечера в компании друзей именно в этом заведении и что все они хорошо знали хозяина бара. Едва я успеваю сесть на высокий табурет перед барной стойкой, как тут же могу убедиться, что это действительно так: бармен как раз рассказывает своим посетителям, как к нему заходили друзья. Все внимательно слушают. Он говорит, что в вечер, когда произошло убийство, к нему в бар завалилась компания его знакомых, они были веселы, смеялись и чувствовали себя расслабленно. А потом пошли на «Кебабную улицу», чтобы завершить небольшую прогулку по городу, поужинав в одном из фастфудов. Он сам не видел, как произошло преступление, поскольку в это время убирал помещение перед закрытием. Так что он только вздыхает: «Ну и история!» – и идет встречать очередных только что зашедших клиентов. Его рассказ начинается заново и повторяется по кругу, как выпуски новостей на телеканале BFMTV.

Висящие в баре часы с рекламой знаменитой марки рома напоминают о том, что мне пора отправляться на следственный эксперимент. Я еще издали вижу какое-то необычное оживление в самом начале улицы – полицейские перекрывают движение. Я показываю служебное удостоверение, прохожу сквозь кордон полиции и здороваюсь со следователем, который руководит всеми действиями. Я хорошо его знаю – это очень дотошный человек. Его стремление вникать во все детали делает ему честь, но имеет тот недостаток, что вовремя лечь спать у меня уже не получится. Я знаю, что мы не расстанемся до тех пор, пока оба не разберемся, хотя бы в общих чертах, что же произошло в тот трагический вечер.

Принцип следственного эксперимента работает так: автор преступления воспроизводит все то, что он делал тогда, а каждый из свидетелей дает свою собственную версию произошедшего.

Каждая версия подкрепляется соответствующими фотографиями. Всего предстоит изучить пять версий: одну версию убийцы и четыре версии свидетелей.

Все начинается с плохо припаркованного скутера, который Патрик Г. якобы попытался отодвинуть в сторону. Эта попытка вызвала ярость у Жан-Пьера Ф., у которого был высокий уровень алкоголя в крови (2,2 промилле) и прошлое, отягощенное насильственными преступлениями. Он был вместе с приятелем. А Патрик – с супругой.

Конфликт начинается с оскорблений – судя по всему, взаимных. К Патрику и его жене подходят двое – один из его друзей и хозяин фастфуда. Жан-Пьер утверждает, что почувствовал себя «в опасности», оказавшись перед этой группой людей. По его словам, Патрик ударил его в лицо, и тогда он начал размахивать ножом, как фехтовальщик, пытающийся сдержать нападающих широкими размашистыми движениями. Но он уверяет, что не помнит, как наносил удары в грудь Патрику. Во всяком случае, у него никогда не было намерения убивать его. То есть произошло что-то вроде непреднамеренного убийства. В отношении Жан-Пьера было возбуждено дело с формулировкой «насилие с применением оружия, повлекшим смерть по неосторожности».

Свидетели преступления не согласны с версией Жан-Пьера. По их заверениям, от «группы людей» никакой угрозы не исходило, и Патрик не бил Жан-Пьера кулаком в лицо. Впрочем, проведенный мною судебно-медицинский осмотр не выявил ни малейших следов этого удара на руках жертвы. От сильного удара в лицо часто остаются отметины на фалангах пальцев того, кто бьет, хотя так бывает не всегда. Поэтому сомнения остаются.

Следственный эксперимент начинается с Жан-Пьера. Из его показаний я запомнил, что он очень быстро делал множество колющих ударов, чтобы, якобы, удерживать противников на расстоянии. Эти движения он воспроизводит на наших глазах. Он берет нож за ручку лезвием наружу. Я замечаю, что он останавливает движение каждый раз еще до того, как оно достигает крайней точки амплитуды. Нанесенные в грудь Патрика Г. удары кажутся спонтанными. Такое впечатление, что нападавший не целился куда-то конкретно. По крайней мере, один из ударов пришелся по явно горизонтальной оси, приблизительно на высоте раны в области левой ключицы, а другой удар попал на 20 см ниже – тот, который задел сердце. С учетом формы грудной клетки кожа верхней подключичной части находится дальше от агрессора, чем кожа ее нижней части. Вот этим и объясняется то, что при нанесении ударов одинаковой амплитуды лезвие пошло в верхнюю подключичную часть только на глубину 45 мм. На этом этапе эксперт-криминалист делает фотографии все чаще, и я следую его примеру, чтобы у меня были свои собственные снимки. Я уже понимаю, что эта часть следственного эксперимента полностью подтверждает те выводы, которые я сделал после вскрытия и изучения КТ-снимков.