- Шишков говорил, что князь их при себе носит, - еле живой ответил тот.

- Ладно, - смягчился Селиванов, - Всё равно на князя обида у меня имеется, - и страшно ухмыльнулся.

В четвертом часу утра на улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.

Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь, затем, как всегда, запер дверь, оставив ключ в двери. Войдя в переднюю, он зажег свечку и вошел в спальню.

Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Вскоре он положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене. Прошло полчаса. Раздался легкий храп. Князь заснул.

Тогда у одного из окон тихо зашевелилась портьера, послышался легкий, еле уловимый шорох, после которого из-за портьеры показался Селиванов. Он сделал шаг вперед и отделился от окна. В это же время заколебалась портьера у второго окна, и из-за нее показался Петруша.

Послышалось вдруг падение чего-то тяжелого на кровать — это Селиванов бросился на полусонного князя, схватив за горло и навалившись всем телом. Тот, однако, с усилием высвободил свою руку и потянулся к сонетке, висевшей над изголовьем. Жданов уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может разбудить кухонного мужика, схватил князя за руку, прижав к кровати. Селиванов же с силой повернул князя к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки. Князь стал хрипеть и вскоре совсем затих. Оба злоумышленника молча стояли около своей жертвы.

- Молодец, – хлопнул Селиванов Петрушу своей лапищей по плечу, – Теперь ты, братец, крепко влез. Или ты с нами до конца, или пойдешь к праотцам.

Отперев сундук ключом, Селиванов переложил содержимое в сумку, и они покинули квартиру, пока ещё дворники не приступили к своей работе.

Проходя мимо часовни, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Селиванов, дабы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Жданов, преклонил перед иконой Спасителя колени.

Затем они расстались. При прощании Жданов получил от Селиванова золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.

- Коли уж мы на чистоту, – сказал Купцов, - Зачем на полицейского чиновника напали?

- Чего не ведаю, того не ведаю, господин начальник, – ответил Жданов, – Мне было велено, я и сделал. Своя голова дороже.

На том допрос окончили. Поспела очередь Шишкова. Несмотря на неграмотность Гурия, с повинной Петруши на руках дознаться было много легче. Оттого церемониться с ним не стали. По итогу показания его совпадали со словами Жданова, что вполне всех удовлетворило.

Для того чтобы отправить австрийского посла обратно на свою вотчину и закрыть дело об убийстве князя фон Аренсберга, осталось самое малое - изловить Селиванова. Вся соль была лишь в том, что следствие понятие не имело как этого добиться. Было совершенно не ясно, как этому облезлому лису удавалось скрываться от глаз опытнейших агентов, будоража нервы уважаемых людей. Так бы продолжалось и дальше, ежели бы Жданов не припомнил один, как оказалось, весьма важный для следствия момент: Селиванов на каждую встречу являлся в новой ипостаси: вот он купец, вот старец, вот извозчик или забулдыга. А после одной из встреч, он скрылся в первом секторе третьего кольца.

Эта новость проливала свет на ход расследования, однако душевной радости полицейским чинам не прибавляла.

Дело в том, что первый сектор, за которым теперь надлежало вести наблюдение, целиком и полностью, принадлежит цыганской общине, что звалась Табором.

Табор был городом в городе и славился своими опиумными курильнями, игорными домами, борделем с экзотическими барышнями и черными рынками. Полицию мало волновало соблюдение законности в пределах первого сектора; порядок там устанавливала цыганская мафия. Точнее, она поддерживала некое его подобие, но лишь в той мере, что требовалась для нормального ведения дел, и не более того. Относительно безопасно было лишь на центральной улице Табора. Мало кто из гостей сворачивал в узкие проходы и дворы. Надобно ли напомнить, что полицейских чиновников здесь не жаловали. Стоит кому из них опрометчиво уйти с главной улицы, как тут же ему местные стараются причинить вред. Ежели кого из них удавалось задержать, местный барон вызволял их ещё до окончания дня. Пётр V, в бытность свою, пытался выдавить эту язву с тела Нового Петрограда, однако ничего из этой затеи не вышло: цыгане снова и снова возвращались, не давая жития никому. Оттого пришли к полюбовному соглашению: в чужой монастырь со своим уставом не лезть; цыгане себе на уме, остальные – себе.

Купцов распорядился с завтрашнего утра поставить по три агента на каждый мост, коих в секторе было два. Ещё трое, переодевшись попрошайками будут вести наблюдение на центральной улице Табора. Мне же, покамест, было поручено разобраться с каналами под городом.

Глава 8