Камень давил со всех сторон, вызывая приступы страха, грозящие повергнуть меня в глубокую пучину паники. Казалось, что поток воздуха сгущается, становясь таким же твердым, как окружавший меня камень, и дышать становилось невыносимо трудно. В такие минуты мне приходилось останавливаться, закрывать глаза и считать про себя до тех пор, пока кровь не переставала греметь в ушах.

Через примерно тридцать саженей, когда стало уж совсем невмоготу, а стены сузились настолько, что приходилось попросту ввинчиваться между ними, впереди забрезжил едва видимый тусклый свет, и до меня дошли звуки отдалённых голосов.

Я остановился, затушил лампу и с еще большим рвением принялся продвигаться вперед, стараясь, однако, делать меньше шуму. Последние сажени оказались особенно тяжелыми. Я едва не сломал ногти, впиваясь пальцами в скользкий камень, дабы проползти еще хоть немножко. Даже думать не хочу, кто и как ухитрился выдолбить в теле земли такого рода ужасный проход.

Наконец, я оказался у отверстия, ведущего в соседний канал. С усердием прижал руки к телу и слегка высунул голову. Внизу, под тусклым светом лампы стояло два человека.

- Боязно мне, что к сроку не поспеем. Уж больно медленно дело идёт, – говорил один.

- Зря только язык треплешь, Рябой, – был ему злобный ответ, – Луноликие барона в средствах не стесняют. Чего напраслину нагоняешь?

- Да не в этом то дело, – возмутился первый, – Ирод этот, без надобности князя кончил. Теперича полиция землю роет, волнения создает. А дела подобного толку втихомолку крутить надобно, – и смачно сплюнул.

- Не дрейфь, всё путём, - успокаивал того второй, - Тоннель роется, шпики на мануфактурах сеют зерна недовольства, а черта этого я в Смоленскую слободу отправил, к Зубкову. В его услугах надобность покамест отпала. Отлежится там, пока не поутихнет суета эта.

- Поглядим. Чего воздух сотрясать, в самом то деле...Ты все ящики пересчитал?

- Можно не волноваться.

- Прекрасно. Пойдем, накатим по малой. Заслужили.

Я слушал этот разговор, не смея даже дышать. Картина событий, наконец, складывалась воедино.

Как только эти двое зашли за поворот, меня с головой накрыла непроглядная, кромешная тьма. Тьма давящая, древняя, что была задолго до света. Неведомый до селе страх поднялся из глубин души и сковал тело. Я долго лежал, не имея шанса зажечь лампу, и слушал, как бешеное сердце гоняет кровь по жилам. Мне пришлось собрать всю волю, дабы успокоиться.

Целую вечность занял путь назад. Только оказавшись на полу лаборатории, сознание моё вернулось окончательно. Мы поднялись в лавку, где за рюмочкой чаю, я рассказал сердечному другу о своих приключениях.

- Ох, Коленька, не бережёшь ты себя, – покачал головой Элиас.

- Да полно тебе, – прохрустел я огурцом, – Коли в огне сгореть суждено, в воде не потонешь. Ты лучше растолкуй за каналы эти. Быть может, полезно будет знать. В прошлый раз ведь случился конфуз – прервали нас, на самом интересном месте.

- На каком же, – уточнил Элиас, разливая по новой, как и полагалось, на два перста.

- Говорил мол, не людских рук это дело, – напомнил я, – Только молю, не тяни. К начальству с докладом бежать надобно.

- Ежели спешить будешь, то и успеть можно, – заявил Элиас, - Не суетись, Коленька, отдышись. Давай, вздрогнем.

С этими словами Корхонен повернул голову, шумно выдохнул и браво опрокинул рюмку, занюхав всё это дело рукавом пиджака. Я повторил то же самое.