– Алло, Ларри, это Мод. На чердаке определенно что-то есть, и, похоже, оно очень большое. Мне нужно, чтобы вы вызвали дезинсектора, пожалуйста. Как можно скорее. Спасибо.
– Алло, Ларри, это Мод. Вы получили мое последнее сообщение? Я оставила его минут десять назад. Дайте мне знать, получили ли вы его, а также когда здесь будет дезинсектор. Спасибо.
– Ларри, ты где? Это Гленда. Я звоню, и звоню, и звоню… Ты во всех новостях! То есть они не говорят, что это ты, но я-то знаю, что это ты, и я просто… я так беспокоюсь о тебе, Лар. Позвони мне.
– Алло, Ларри. Это Мод. Извините, что звоню два раза подряд, но шум только что начался снова, и я хотела бы, чтобы вы это послушали. – Тишина. – Поняли? Вот с чем мы имеем дело. Пожалуйста, позвоните дезинсектору как можно скорее. Спасибо.
– Ларри! Что происходит? Хочешь, чтобы я заявилась к тебе домой? Я знаю, ты этого терпеть не можешь, но… я же правда беспокоюсь. Позвони, пожалуйста!
– Ларри, это опять я, Гленда. Где тебя носит? Позвони мне.
– Алло, Ларри. Это Мод. Я уже начинаю думать, не изменился ли у вас номер. Если есть лучший способ связаться с вами, пожалуйста, дайте мне знать как можно скорее. Я не могу спать из-за этого шума на чердаке – о! Вот оно снова! Послушайте! – Тишина. – Спасибо.
Ларри сидел на диване и смотрел, как его телефон жужжит, жужжит и жужжит с каждым новым вызовом.
Он игнорировал телефонные звонки не потому, что был подавлен; просто он чувствовал, что сейчас ему это позволено, хотя разницу не видел никто, кроме него. Это было дело совести. Ему как будто предоставили отсрочку, как человеку, переживающему что-то настолько серьезное, что он имеет право вести себя как затворник и наплевать на социальные обязательства. Собственно, именно это ему и требовалось. Неделя или две (или шесть?), чтобы сидеть на диване, тонуть в своих невзгодах и думать о том, насколько его жизнь далека от той, какой должна быть. Сидеть в семейных трусах, небритым, и отращивать животик. И не отвечать на звонки. Быть ручным. Предсказуемым. Ему сейчас все можно. И, честно говоря, это мало отличалось от его обычной жизни – разве что тем, что он не отвечал на звонки и не ходил на работу.
Телефон зазвонил в сотый раз. Ларри взял его и взглянул на экран. Гленда. Опять. Он положил аппарат на журнальный столик и стал смотреть, как он, вибрируя, съезжает к краю неровной поверхности.
– Ко мне на работу приходила полиция! – крикнул Ларри, обращаясь к гудящему телефону. – Расспрашивала меня о бомбе! Мне нужно время, чтобы переварить это, Гленда! Отстань наконец! – Ларри схватил телефон, засунул под диванную подушку и сел на нее.
Полицейский в художественной галерее задал ему всего несколько дежурных вопросов и отпустил, совершенно сбив с толку. «Где тут логика?» – думал Ларри. Наверное, они решили, что если он виновен, то сам все знает, а если нет, то это его не касается.
Они сказали ему только, что он под следствием, что с помощью детализации звонков и «триангуляции» они обнаружили, что мобильный телефон, с которого угрожали взорвать бомбу, находился в его квартире или поблизости, но эти данные были «неточными», и теперь им нужно получить ордер на дальнейшее расследование. Ларри не понял ровно ничего. Стоит ли ему беспокоиться? А зачем беспокоиться, если ты ни в чем не виноват?
Собственно, если подумать, все не так плохо. Ему дали отсрочку, во время которой он может тонуть в невзгодах, потом его доброе имя будет восстановлено, он вынырнет, ответит на все звонки и вернется к работе – но только до тех пор, пока не расплатится за ремонт унаследованного дома. А потом уволится. К черту работодателя, который верит, что ты способен угрожать бомбой.
Ларри оглядел комнату, плакаты, телевизор. Пульт лежал на кофейном столике рядом с пустой тарелкой, стоявшей там так давно, что Ларри уже не помнил, что из нее ел. Он взял пульт и нажал «Воспроизведение». Телевизор мигнул, и на экране возникло лицо Николы Сарчевича[5]. На днях перед уходом на работу Ларри смотрел любимую подборку музыкальных клипов. Вот и хорошо. Тонуть в невзгодах можно и под старые панк-видео. Он порылся под диванной подушкой в поисках телефона, но вместо него нащупал последний выпуск «Бритвенного пирога». Еще лучше. Видеозаписи и журналы – можно притвориться, будто вернулся в 90-е или начало нулевых. Те времена были попроще.
Перелистнув журнал, Ларри открыл страницу с музыкальными рецензиями. Какая-то новая группа под названием «Цветочный кризис». Рецензия на три колонки, а вверху страницы красуется полноцветная фотография: все четыре участника группы зачем-то высунули языки. «Цветочный кризис, – пробормотал Ларри. – Кошмарное название».
Рецензия начиналась с вопроса – этого Ларри терпеть не мог. Рецензии нужны для того, чтобы о чем-то сообщать читателю. Интервью – чтобы задавать вопросы музыкантам. Но с какой стати автор рецензии задает вопросы читателям?
Ларри нахмурился. «Как можно было быть фанатом „SimplePlan“