– На что спорим, что этот тип действительно знает Мод? И это он написал письмо. Держу пари, он изменил ей и разбил ей сердце, все из-за этой женщины. Уж очень подозрительно он себя вел. И теперь понятно, почему Мод… ну, сама понимаешь… почему она такая… почему она выглядит такой измученной и ведет себя как безумная…

– Сунна! Хватит! В самом деле. – Маккензи взяла ручку и начала рисовать в блокноте фигурки из палочек. Сунна глотнула кофе и снова взялась за роман.

Мод вернулась через двадцать минут со своим обычным суровым выражением лица. Она опустилась на стул и уставилась на Сунну и Маккензи, слишком напуганных, чтобы сказать хоть слово.

Наконец Мод заговорила.

– Это не он, – сказала она. Ее голос был похож на стоячий пруд, где не было ни подводных течений, ни живности. – Как неловко.

Маккензи про себя молила Сунну молчать.

– Я подошла почти вплотную, – продолжала Мод, – и только тогда поняла, что это не он. Самое смешное, что он даже не похож на того, за кого я его приняла. Но я просто увидела его с женщиной и отреагировала. Я решила, что он женился на ком-то другом, и так разозлилась, что ничего перед собой не видела… Потому что, если он женился на ком-то другом, но не женился на мне, это значит, что он не хотел жениться на мне, а не вообще, понимаешь? – Мод на мгновение поджала губы и посмотрела на Маккензи; та кивнула, хотя так ничего и не поняла. Сунну Мод игнорировала.

– Хочешь кое на что посмотреть? Сейчас покажу. Хранить достоинство я уже не могу, потому что его не осталось. – Она замолчала и бросила взгляд на вытаращившую глаза даму с айподом; та покраснела и снова уставилась на экран. Мод расстегнула сумку, выудила из-под смятого письма коробочку для колец и поставила на стол. Внутри было три золотых кольца: большое, толстое обручальное, обручальное поменьше и потоньше и изящное кольцо с бриллиантом, из тех, что дарят на помолвку.

Сунна присвистнула, и Мод бросила на нее испепеляющий взгляд. Маккензи снова захотелось толкнуть Сунну под столом.

– Моя очередь, – кашлянув, сказала Мод. – Я теперь понимаю, что лучше рассказать. Вы обе рассказали свои истории.

Маккензи опустила взгляд на стол. В животе екнуло, как будто что-то ущипнуло ее изнутри.

Мод вытащила из сумочки салфетку и высморкалась. Она долго промокала все влажные части лица, потом долго складывала промокшую салфетку – пополам, пополам и еще пополам.

– Почти всю жизнь я была одинокой. Не потому, что дала обет безбрачия; просто мне так и не встретился никто, за кого бы я хотела выйти замуж. В молодости я встречалась то с одним, то с другим, но к тридцати годам бросила это дело. Я решила, что все мужчины – идиоты, – кстати, выяснилось, что я была права. Вот в чем жестокая ирония всей этой истории. Нужно было продолжать жить так, как я жила… в любом случае.

– Я была флористкой – у меня был маленький магазинчик на Тринадцатой, я сама открыла его, и дела шли замечательно. Но когда мне исполнилось шестьдесят четыре – четыре года назад, магазин пришлось закрыть: публика в районе изменилась, арендная плата выросла, и вообще… просто пришло время, понимаете? И вдруг… – Мод сделала движение руками, как будто изображая взрыв. – Все, понимаете? Просто… – Она повторила движение, и Сунна с Маккензи с серьезным видом закивали, хотя Маккензи так ничего и не понимала и подозревала, что Сунна тоже.

– Впервые в жизни я почувствовала, что у меня нет цели. Я твердо решила отойти от дел, так что это меня не беспокоило, но… жизнь стала бесцельной. Я всегда была так занята своим бизнесом, а тут вдруг… прогуливаюсь по центру города в четверг после обеда. – Мод сказала это так, как будто время в четверг после обеда было ей особенно ненавистно. – Шатаюсь без дела. У меня были деньги, я могла их тратить, но на что? Пока я держала цветочный магазин, мне казалось, что у меня есть друзья, но вдруг оказалось, что им некуда зайти навестить меня. И я поняла, что они были не друзьями, а просто клиентами. – Мод пришлось снова прерваться, чтобы вытереть лицо.

– Я понимала, что слишком поздно заводить семью – в смысле детей, но подумала, что на последние десятилетия жизни хорошо бы иметь спутника, с которым можно было бы гулять и ужинать, раз уж я не хожу на работу каждый день. Какую-то, знаете ли, привязанность. И я пошла в библиотеку на вечер быстрых знакомств для тех, кому за 60. Звучит нелепо, не так ли? – Она бросила на Сунну взгляд, который говорил: «Молчать». – Но ничего подобного. Это был прекрасный вечер. Я познакомилась с тремя порядочными мужчинами: одного звали Кен, другого – Ричард, а третьего – Морти. Я подумала, что «Мод и Морти» звучит по-дурацки, а у него не было чувства юмора, поэтому я не стала ему звонить. Кен был ниже меня ростом и на четырнадцать лет старше, да еще сказал, что его единственная мечта – переехать во Флориду или Аризону и с утра до ночи играть в гольф. Поэтому ему я тоже не позвонила. А Ричард Пейн был симпатичным, высоким, молодым – примерно моего возраста – и казался респектабельным и добрым. И я позвонила ему. Мы стали встречаться, и я влюбилась в него. Он был вдовцом. У него были деньги, и это тоже не повредило бы – я не охотилась за ними, но не повредило бы. Он был самым остроумным человеком, какого я когда-либо встречала. Он сделал мне предложение. Я согласилась. Все – владелец ресторана, дама, которая принимала наше заявление, все до единого – думали, что в моем возрасте смешно выходить замуж. Невежливо было с их стороны демонстрировать это мне, но молодежь, похоже, считает, что с теми, кому за сорок, можно не церемониться. – Она снова многозначительно посмотрела на Сунну. – Но он сбежал из-под венца, и с тех пор я ничего о нем не слышала. Я пыталась жить как раньше, но у меня ничего не получалось. Как будто все, к чему он прикасался – каждый предмет мебели, каждая безделушка, сами стены моего дома, – все было испорчено. В конце концов, я продала почти все вещи и переехала в этот дом, а тут… вы. – Мод захлопнула коробочку с кольцами и достала из сумочки письмо. – Так что, вероятно, это все-таки не мне. Как, собственно, он может объясниться, чтобы мне стало легче? Ничто на свете не может оправдать то, что он сделал, и я уверена, что он это отлично понимает. – Она протянула письмо Маккензи и смущенно кашлянула. – И вот я сижу в кафе с парой девчонок и сама веду себя как шестнадцатилетняя девчонка, которая впервые в жизни рассталась с парнем. Что, собственно, со мной и произошло. Все остальное не имеет значения. Для меня.

«Она добавила „для меня“ ради меня, – подумала Маккензи. – Чтобы не сбрасывать со счетов моего школьного парня». Она положила руку на плечо Мод так же, как на днях Мод ей. Где-то Маккензи слышала, что люди часто выражают любовь и сочувствие в той форме, в какой сами бы хотели их получить.

Газетные призраки

Сунна

Два дня подряд лил дождь, и Сунне начало казаться, что она уже много лет живет без света и тепла. Из-за этого она впала в такую меланхолию, что не могла заставить себя даже притвориться, что улыбается бариста, заказывая напитки. Но, когда на третий день солнце наконец снова расцвело в небе, как ослепительная желтая маргаритка, Сунна забыла, что нужно поблагодарить за это судьбу, и настроение ее ни чуточки не улучшилось. Солнце как солнце, ну и что? Бариста, должно быть, начали интересоваться тремя женщинами, сидящими в углу: то они кричат друг на друга, то ревут и шествуют в туалет, то пересаживаются за другие столики, а потом нехотя возвращаются. Сунна видела, что у стойки пялятся и перешептываются, и ей это нравилось. Она никогда не была против того, чтобы о ней говорили.