Я больше не знал, кому или чему верить.

После этого я перестал спать. Я попробовал бесполезные гомеопатические средства Эмили. Травки, мерзкие чаи и прочее подобное. Не помогло. Стефани сказала, что прошло слишком мало времени, они еще не успели подействовать. Я пропустил ее слова мимо ушей. Когда Стефани чувствовала, что ее игнорируют, ее голос становился еще более раздражающим.

Мой врач прописал мне снотворное, предупредив, что у двух его пациентов были неприятные побочные эффекты, в одном случае – психотический срыв. Я сказал, что у меня будут психотические срывы, если я не начну спать. Я надеялся на таблетки.

Когда Стефани спросила, почему я такой дерганый, я свалил все на снотворное. Сказал, что ради него стоит потерпеть мое плохое настроение. Бессонница хуже. Нервозность – побочный эффект. У некоторых людей бывают психотические срывы.

Я умолчал, что виделся с Эмили. Не стал спрашивать, связывалась ли она со Стефани. Сказать, что моя жена жива, ощущалось бы как еще одно предательство. Когда Стефани предположила, что Эмили может быть жива, я подумал: Стефани обманывает себя. Но обманывал себя я.

Меня ничто не извиняет. Я пытаюсь держать себя в руках. Я живу не с той женщиной, и мне угрожает моя жена. Я под огромным давлением. И не могу мыслить ясно.

Вот что меня извиняет. Всегда извиняло. Меня ничто не извиняет.

Однажды в субботу, после обеда, на подъездной дорожке перед нашим домом остановилась машина. Из нее вышел светлокожий афроамериканец средних лет; сверившись с адресом в каком-то документе, он поднялся на крыльцо. Я смотрел на гостя из окна. Он кое-кого мне напомнил…

Синий блейзер, белая рубашка и темный галстук-бабочка со щелчком поставили воспоминание на место. Гость напомнил мне человека, которого я знал в детстве – мистера Реджинальда Батлера. Мистер Батлер был пастором в местной церкви, там было что-то вроде религиозной группы, благотворительная религиозная организация “Манчестерские братья”. Его прихожанами были иммигранты и местные цветные. Мистер Батлер приходил к маминой двери – совсем как теперь этот незнакомец пришел к нашей – за пожертвованиями, за теплой зимней одеждой для своей паствы. Мама как-то пригласила его зайти, и они подружились. А в один прекрасный день мама приняла слишком много шерри и сказала что-то – я так и не узнал, что именно, а мать не говорила, – что мистер Батлер счел оскорбительным. И мы больше никогда его не видели.

И вот он здесь, в Коннектикуте. Я открыл дверь. Конечно, это был не мистер Батлер.

– Мистер Шон Таунсенд? – спросил мужчина.

Я признал, что я – мистер Шон Таунсенд.

– Меня зовут Айзек Прейджер, я из Объединенной страховой компании. Работаю с заявлением о выплате страховки по поводу смерти вашей жены. Весьма сожалею.

Говорил ли он, что сожалеет о смерти Эмили? Или о том, что работает с этим случаем? Или он сожалеет, что надо выплатить деньги? Было ли совпадением, что я совсем недавно узнал, что Эмили не умерла? У меня не было ни времени, ни душевного спокойствия, чтобы продумать свой следующий шаг. Следовало ли мне уведомить страховую компанию, как только я вернулся домой после ужина с моей предположительно мертвой женой? Невероятно сложно было бы объяснить, какие события имели место, какие не имели и какие имели место в моем воображении. А в особенности – какие события мы планировали. Все, что я смог бы придумать, выставляло нас виновными. Каковыми, полагаю, мы и были. Проще было сунуть голову в песок и сделать вид, что ничего не произошло. И надеяться на лучшее.

Это был момент, которого я боялся, даже если – до самого последнего времени – не знал точно почему. Момент, когда наша игра обернулась реальностью. Может, я надеялся, что Эмили бросит нашу маленькую шараду до того, как этот момент настанет. Не знаю, о чем я думал.

– Я собирался встретиться с вами на вашем рабочем месте, – сказал Прейджер, – но решил, что подобный разговор вы хотели бы вести дома. Я пытался дозвониться до вас, но…

– Прошу прощения. Я редко беру трубку, если номер незнакомый, – пояснил я.

– Ничего страшного. Вполне понимаю. Многие так делают.

Мы все еще стояли в дверях.

– Прошу прощения, – спохватился я. – Прошу вас, проходите, садитесь.