– Знаю, доченька, знаю, милая. Вот поэтому князь Теслав и не хочет, чтобы прервался его род.
– Ох, Матушка, тяжко мне. Очень тяжко. Есть одна тайна, не могу больше скрывать от тебя. Есть любый у меня, ох как любый!
Казимира наклонилась к уху няни и стала горячо шептать. Няня в ужасе прикрыла ладонью рот и сдавленно вскрикнула.
– Доченька, что же ты наделала?! – няня как будто разом постарела на десять лет. – Как отцу-то покажешься теперь? Забьет до смерти! И меня в придачу за то, что не усмотрела, старая дура! Ой, беда, беда…
– Успокойся, Матушка, сделанного не воротить уж. Боги помогли мне встретить Болюшку, и не оставят они нас! Буду молить Святовита о заступничестве. И ты молись ему за нас.
– Буду, кровинушка моя, буду, мне твое счастье важнее всего света белого, – всхлипывала няня. – Буду молить Святовита неистово, как за себя не просила! Что делать-то будем, а? Как князю покажешься, что скажешь ему на то, что жениха иноземного он тебе назначил уже? А, доченька?
– Матушка, не выйду я замуж за датчанина, скорее брошусь со скалы в Арконе в море или заколю себя сама! – в сердцах воскликнула Казимира. – Вот, ношу с собой кинжал короткий, чтоб удобно прятать было, но до сердца он уж точно достанет!
Няня замахала руками на княжну и в ужасе отступила на шаг.
– Что ты, что ты?! Одумайся, неразумная! Боги покарают за такие слова!
– Не будет мне счастья, Матушка, без любого моего, я всё для себя решила, и ты меня не остановишь! – Казимира решительно засунула кинжал за пояс и надела накидку. – Я сама решу, что мне делать и как жить, или я не княжеская дочь?
Казимира победоносно посмотрела на няню, гордо подняв голову, рассмеялась и выбежала из покоев.
Няня, оставшись в одиночестве, села на край лавки и горько заплакала, закрыв лицо натруженными ладонями.
Напряженность чувствовалась во всём. Князь шутил, как мог, первым отхлебывал мед из братины, прежде чем пустить ее по кругу, но разговор не клеился. Датчане были молчаливы и угрюмы, готовые в любой момент прыгнуть с кинжалом на ближайшего руянина. Только Харлунд на правах старшего давал односложные ответы Теславу, который засыпал его вопросами о здоровье и намерениях короля Вальдемара. Яромар же не проронил ни слова, – он никак не мог простить брату его решение породниться с датчанами через Казимиру, его шансы на власть таяли с каждой минутой. Только чудо могло расстроить намечавшийся союз.
– Ну где же Казимира? Немедленно пошлите за ней, я приказываю ей явиться в залу! – приказал слуге Теслав. – Она заставляет нашего дорогого гостя ждать!
Харлунд и Ингмар переглянулись, Ингмар криво усмехнулся и коротким метким броском попал костью цесарки Харлунду прямо в нос. Харлунд, памятуя эти игры за столом еще с детства, принял вызов и метнул Ингмару в лоб хлебный мякиш, который попал в кубок Яромара, выплеснув брызги ему на лицо. Датчане, наблюдавшие за дуэлью, громко заржали. Князь вскочил, схватившись за кинжал на поясе, но зорко следивший за всем происходящим Теслав так же быстро встал, обнял Яромара за плечи и засмеялся еще громче датских гостей, показывая пальцем на брата и одобрительно кивая Ингмару. Руяне, сидевшие за столом, нестройно подхватили смех князя. Косматый норвежец схватил со стола цесаркину ногу и запустил ею в Яромара, но промахнулся и попал в Теслава, который на мгновение вспыхнул, невероятным усилием воли сдержал гнев и еще громче засмеялся, как будто ничего смешнее он в жизни не видел. Посланник архиепископа смотрел на князя и Харлунда в ужасе и был готов проститься с жизнью.
Вдруг Харлунд стукнул кулаком по столу и грубо гаркнул на своих спутников, которые тут же замолчали. Ингмар, взглянув на Харлунда, встал и громко произнес:
– Норвежец, извинись перед князем! Ты в гостях, и негоже так себя вести. Ты обидел хозяина и его брата в его же доме!
Бородатый норвежец, не привыкший извиняться, от удивления подавился мясом и хлопал глазами, не произнося ни слова.
В этот момент в залу вошла Казимира. Она была одета в белое длинное платье и изумрудного цвета бархатную накидку. Черные локоны свободно падали на плечи, а черные глаза выражали крайнюю степень презрения к прибывшим гостям. Она казалась существом из мира прекрасных духов, совершенно не вписывавшимся в эту грубую реальность.