Или один из моих амулетов все-таки действует как успокоительное.

Нет, дома, наедине с собой я тот еще псих. Разговариваю сама с собой и со своими мухами, смеюсь над своими же шутками в голове и отрываюсь в «танцевальной революции». Но на людях я холодная леди.

Первый урок в понедельник по традиции с нашей классной руководительницей Натальей Степановной — по совместительству учительницей математических наук. А так как математика делится в старших классах еще на несколько ветвей, ее мы видим каждый день. Если честно, мне вообще кажется, что никакие другие предметы мы не проходим, все время занимает она — матерь всех наук.

Математика.

Наталья Степановна была женщина жесткая. Гром-баба в теле, вечно сальные короткие темные волосы, очки в толстой оправе, платье-мешок и сумка размером с чемодан для наших тетрадей. Причем она постоянно жалуется, что ей тяжело нашу макулатуру таскать. Так, может, самой не надо нас заставлять заводить по две тетради на каждый предмет, да еще и сто пятьдесят для контрольных и самостоятельных?!

Ее боялись все. И младшие, у которых она даже не вела, и уж тем более старшие, которые знали ее вдоль и поперек. Даже родители на собрание ходить боялись, потому что отчитывает она, что учеников, что взрослых одинаково и берет на себя ответственность и директора, и завуча, и мэра города, и самого создателя, хотя никто ее об этом не просит.

Несколько минут на первом уроке у нас отводятся под самодеятельную линейку персонально для нашего класса от Натусика — пара слов о том, что случилось и что должно случится.

Я сидела, сложив руки на груди и старательно держа взгляд на ярко-зеленой тряпке для доски. В сон клонило жутко, а тут еще никому ненужные речи о нашей успеваемости и необходимости готовиться к экзаменам. Нам с пятого класса уже начали долбить про экзамены. Не начнем сейчас — фиг мы куда поступим потом.

Да-да-да.

— И наконец дежурный на неделю, — командным голосом продолжила учительница, открывая журнал, оценивая его пристальным взглядом. — Воробьева.

— Ее нет, — ответил кто-то с задних парт.

— Как это нет. Родители мне не звонили. Что дети, что родители… Яблоко от яблони, — заворчала Натусик. — Тогда Готье.

— В смысле?! — мигом оживилась я и уставилась на классную руководительницу. — Передо мной же еще Голубков.

— На этой неделе к нам приезжает администрация. Надо, чтобы класс был убран, а не тяп-ляп доска помыта с разводами. Мне нужен кто-то ответственный, — тоном, не требующим возражений, ответила Наталья Степановна.

Я цокнула и завалилась на спинку деревянного стула. Нечестно.

— Эй, Лифчик, не подставляй меня, — недовольно кинул тот самый Голубков откуда-то сзади.

О чем это я говорила, когда призывала всех родителей подумать над именем для ребенка. Моя кличка — отдельная глава жизни. Во-первых, не все учителя понимают свой же собственный почерк, поэтому на перекличках я частенько была Готья́, Го́тья, Го́тя, а уж на имени отыгрались мои любимые одноклассники.

Лифчик — бриллиант коллекции, а оттуда уже пошли синонимы, особенно им нравится Бюстгальтер Стринговна. А если просто от имени, то это Лизана, Дивана…

Я никогда особо остро не реагировала на клички, потому что здесь они были у всех. Да и всем своим обидчикам я уже отомстила — у кого-то после фразы в моей адрес «случайно» выскочил шуруп из стула, повалив одноклассника на пол, на девочек в туалете сорвало кран, обрызгав их как из фонтана, а чья-то ручка внезапно протекла чернилами прям на школьную форму. Ай-яй-яй.

Дальше слов не заходило, парни девочек не трогали, а самим дамам было просто страшно ко мне подходить, ведь среди женского коллектива я прославилась под другой кличкой.