— Ах, ты опять напоминаешь мне о том случае! Что ж, тогда поселим яростного Танино в одной комнате с неистовым Алессандро. Там тоже нет бьющихся вещей.
— Отлично, пиши оперу «Полиник и Этеокл»[23].
— Чур, Антигону буду петь я, — засмеялся Доменико, но затем стал серьёзен. — Всегда мечтал об этой героической роли.
— Ты с ума сошёл, Доменико, — вздохнул я. Вот честно, не понимаю: парень мечтает о женской роли. Мне этого было не понять, и я чувствовал себя каким-то устаревшим занудой.
Хотя, с такой внешностью, как у тебя, Доменико… Думаю, в двадцать первом веке ты занял бы первое место на конкурсе красоты. Не то, что юноши, девушки могли бы позавидовать твоему изяществу и грациозности. Твои светлые, рыжие волосы в сочетании с прямым благородным носом, тонкой линией губ и правильными, аристократичными чертами лица производят весьма сильное впечатление. Ещё во время нашего первого урока я обратил внимание на руки Доменико: тонкие, изящные пальцы (два из которых на правой руке были украшены золотыми, а на левой — серебряными перстнями) контрастировали с выступающими венами, наверное, из-за постоянной игры на клавесине…
— Так мы идём куда-нибудь или нет? Мне что, в театре ночевать? — услышал я капризный голос Каффарелли.
— Идём, мой мальчик. Сейчас только Алессандро к нам вернётся из объятий Морфея.
— Да он так выглядит как будто из объятий Персефоны только что!
— Я не спал, — сухо ответил я. Правда, пора уже заканчивать с этими глупыми мыслями. Если Доменико девушка, я рано или поздно всё равно об этом узнаю. Он сам выдаст себя своими поступками.
Делать нечего, пришлось брать «почётного гостя» с собой в Капеллу, где он изрядно испортил всем нервы.
После вечернего богослужения мы отправились домой. Я всю дорогу молчал, злился на Доменико за то, что он связался с этим невыносимым человеком. Гаэтано по дороге пародировал старика Ардженти, изображая приступы радикулита и завывая трясущимся голосом, затем он переключился на остальных хористов. В изощрённости обзывательств и прочих эпитетов он переплюнул местного шута Спинози. Досталось всем, за исключением, как ни странно, Доменико, который, сославшись на плохое самочувствие, сегодня не пел, передав «эстафету» Энрико Роспини.
Когда мы вернулись в дом Кассини, нас встретила синьора Катарина:
— Наконец-то вы пришли, я как раз испекла пряники с изюмом (как я позже узнал, любимое лакомство Эдуардо).
Синьора усадила нас за стол, а сама удалилась в свою комнату, должно быть, она уже поняла, какого монстра мы притащили в дом. Каффарелли, не подождав, пока старшие сядут за стол, набросился на пряники. Наверное бедных студентов в этой Неаполитанской Консерватории голодом морили.
— Ваш голос, синьор, прекрасное снотворное, — в очередной раз сообщил мне Каффарелли, запихивая в рот очередной пряник и раскачиваясь на стуле. — Я три раза уснул, слушая ваше соло, причём все три раза мне приснился кошмар!
— Минуточку, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, как я пою. Напомню, что я вообще не певец и оказался здесь случайно.
— Вот я понимаю, умный человек! Сам понял, что в опере ему не место!
— Синьоры, прошу, не ссорьтесь, — пытался разнять нашу словесную драку Доменико. — Алессандро только недавно начал заниматься музыкой под моим чутким руководством и для начинающего делает большие успехи.
— Вашему ученику помирать пора, а не учиться, — усмехнулся Гаэтано.
— Не беспокойтесь, раньше вас я точно не умру, синьор, — мрачно пошутил я. Если, конечно, выкарабкаюсь из этого времени.