— Мы ужё её аннексировали? Там ведь пока только наши миротворцы стоят, под эгидой ООН.

— Вы не слыхали? С утра правительство МНР объявило о воссоединении разрозненных частей монгольского народа в рамках Монгольской Народной Республики. Теперь там стоят не советские части под эгидой ООН, а советские части, исполняющие интернациональный долг. С полного одобрения Москвы и Вашингтона.

— А американцам-то оно зачем?

— Чёрт их знает, но мой зять, он в МИДе работает, сказал, что Белый Дом был не против. Ладно, пойдёмте, молодой человек, а то я гляжу, их активисты уже помидоры начали вытаскивать. И если мой нос меня не подводит, гнилые… Бл. дь! точно, гнилые — гневно воскликнул знаменитый критик, горестно поглядывая на фалду тёмно-синего пальто — побежали быстрее, не то провоняем, как мадам Стороженко на Привозе!

Пухлый, розовощёкий сотрудник французского МИДа рассыпался в извинениях сразу на двух языках. Видимо, от нервозности.

— Мьсе Тавински, господа, простите, пожалуйста, нас. Этих проклятых фрондёров надо давно уже сослать в Гвиану, на болота! Это такой позор для Французской Республики, господа, вы даже не представляете…

Сергей Тавинский, который прибыл сюда по приглашению лично президента Франции, для того, чтобы поучаствовать в жюри какого-то там очередного фестиваля, устраиваемого Европейской Ассоциацией Кино, только досадливо морщился и что-то бормотал себе под нос на неопознаваемом языке. Автобус, который вёз нас в гостиницу, немного потряхивало на ухабах объездной дороги. Оказалось, что правительственная трасса из аэропорта перекрыта митингующими, а оставаться в гостиницах при аэропорте никто из присутствовавших не пожелал, ибо это было просто феерически дорого. Вот нас и везли какой-то просёлочной дорогой. Впрочем, это было даже интересно — посмотреть не на стандартные рекламные щиты, висевшие над скоростным шоссе, а на картины французской глубинки.

Я включил ноутбук, и попытался было найти беспроводные сети, но потерпел неудачу — в зоне действия бесплатных сетей (к чему я уже успел привыкнуть в Союзе) не было, а которые были — просили либо пароль, либо номер кредитной карточки. Отчаявшись узнать последние новости, я закрыл крышку, и отложил ноутбук в сумку до лучших времён. Напротив меня храпел Стивен, который решил познакомиться с красотами Франции и помочиться с Эйфелевой башни. Подобный фокус, по его словам, он планировал сделать и в Москве, но мочиться с Останкинской вышки на высоте полукилометра над уровнем моря при наличии ураганной метели он побоялся. "Да и охрана не позволила бы. Очень у вас в России всё строго с этим. Почти как у нас" — так прокомментировал Стивен свою неудачу.

Тем временем автобус выбрался на нормальную дорогу, и помчался на юг — к Парижу. Столица Франции меня не разочаровала — несмотря на ходившие слухи о непредставимой замусоренности города, Париж оказался довольно-таки чистым, опрятным и очень красивым городом. Повсюду глаз натыкался на памятники средневековой архитектуры… Да что я рассказываю — это можно прочитать в любом путеводителе по Парижу. Водитель планомерно развёз нас по гостиницам, а тех, у кого не было брони, высаживали у отеля "Риц". Я вежливо попрощался со Стивеном, и вышел на предпоследней остановке, у "Рэдиссон Сас Пари", где меня должны были встречать представители парижской науки.

Встретили меня очень хорошо, рассыпаясь в любезностях и комплиментах. В сопровождающие мне выделили ТАКУЮ барышню, что даже несмотря на мою усталость, глаза у меня буквально вылезали из орбит. Её звали Софи, роста она была невысокого, громадные зелёные глаза смотрели на мужчин с интенсивностью боевых лазеров, а высокая грудь, прикрытая только лёгкой блузкой, неудержимо притягивала к себе взгляды. Если прибавить к этому тонкие, аристократические черты фантастически красивого лица, то картина получалась поистине потрясающей. Кроме того, она неуловимо напоминала Одри Хэпберн, а бесподобная Одри всегда была моим идеалом красоты. Так что будь я птицей чуть более высокого полёта, непременно решил бы, что данная особа служит в разведке НАТО или Франции или какой ещё враждебной державы, и приставлена для сбора компромата и информации. Но в нашем научном десанте были люди значительно более интересные для западных разведок. Например, Подольцев. К нему тоже попытались было приставить красотку, но Юра бараньим взглядом посмотрел сквозь неё и пробормотал что-то на французском, отчего девушка залилась краской и сбежала. После чего наш достойный сын советского народа равнодушно пожал плечами, раскрыл свой "миник" и сел работать прямо в холле гостиницы, не обращая решительно никакого внимания на царившую вокруг суету.

Мы с Софи за половину суток, прошедшую со времени моего заселения в отель и прилётом всей нашей делегации, успели достаточно близко познакомиться, и даже один раз поцеловаться.

Софи была родом из предместий Марселя, куда мы должны были в скором времени поехать. Детство у неё было из зауряднейших — и скрашивалось оно лишь обилием поклонников, начиная уже со средних классов. Равным образом, впрочем, оно омрачалось ярой ненавистью одноклассниц и придирками учителей. Софи достаточно быстро выказала недюжинные способности к точным наукам, после чего ей оперативно выбили грант на обучение в Париже. Здесь она с отличием закончила физфак, и несколько лет уже успешно трудилась одновременно переводчиком с русского и наладчиком оптических лучевых систем где-то там. Это было единственным удобоваримым термином, которые Софи исторгала в товарных количествах, и которые я с умным видом пропускал мимо ушей и кивал в тех моментах, когда кивать было нужно. Она уже побывала замужем, но развелась, бо муж кроме "Пари Сен-Жермен", тотализатора и пива, особо ничем не интересовался. Закатив глаза, она с чисто русской интонацией жаловалась на никчёмных французских мужчин, и перемежала жалобы с рассказами о современной Франции.

А у Франции, да и у всей Европы, здесь была очень интересная судьба. Очень прочные торговые связи с Союзом с одной стороны, делали невозможными любые конфронтации, что на политическом, что на экономическом поприщах, однако положение одного из столпов Свободной Европы, как помпезно именовали себя здешние европейцы, заставляло частенько идти против своих собственных экономических интересов.

Например, Франция, не далее как вчера вечером, резко и решительно осудила позицию руководства СССР и США, которые одобрительно взирали на фактическую аннексию Внутренней Монголии, которую провела МНР. Официальный Бонн, впрочем, от комментариев воздержался, ибо у немцев в Китае у самих рыльце было очень даже в пушку (из немецкой зоны ответственности китайцы бежали, как от чумы), а Лондон как всегда, пробормотал что-то невнятное. Почему, кстати, Вашингтон был не против, для всей мировой общественности было решительно непонятно. Как-никак, Оплот и Светоч, Защитник демократии и так далее…

Противостояние Штатов и Советов в этом мире зашло в прогнозируемый и ожидаемый тупик уже к середине 90-х. В нашем мире, я напомню, Штаты воспользовались политическим и силовым вакуумом, образовавшимся в Европе после крушения социализма, и отсрочили свой кризис ликвидности, на двадцать лет. Правда, один хрен, против Маркса и законов экономики не попрёшь, и он их (да и всех нас) достал, но это другая история. А здесь, во-первых, не было никакой разрядки, и Штаты были вынуждены тратить бешеные деньги на военные программы. А где военные заказы, там деньги… нет, там ДЕНЬГИ. БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ. Собственно, откаты в Штатах всегда были такими, что нашим оборонщикам в несчастной РФ подобные цифры и присниться не могли. Не думаете же вы, что и в самом деле, В-2 "Спирит" может стоить два миллиарда?

Когда в 1994 году всем внезапно стало понятно, что подобные траты невыгодны для обоих высоких сторон, и содержать многомиллионные армии в Европе ни СССР, ни США больше как-то не желают, пришлось Москве и Вашингтону договариваться. К тому времени ядерного оружия было столько, что девать его было буквально некуда, да и капитализм в СССР строился семимильными шагами. "Догоним и перегоним", как говаривал дорогой Никита Сергеевич, чтобы ему икалось там. Ни о каком тотальном разоружении речи не шло, но вот о разрядке — да. Американцы (о ужас!) отменили поправку Джейсона-Вэнника, в обмен на что советская сторона на радостях вывела все свои войска с Кубы. Фидель был в ужасе, но, поскольку русские сами становились капиталистами, да такими, что палец в рот не клади, ему не оставалось ничего иного, как идти в фарватере советской политики, и делать вид, что всё "идёт по плану".

Соперничество никуда не делось, как и не делись взаимные поливания грязью во всех подконтрольных СМИ, войны чужими руками (в настоящий момент на планете велось несколько крупных гражданских войн, где активно участвовали "добровольцы" обеих сверхдержав), но, что примечательно, Часы Судного Дня были переведены на 23.47.

В холле одного из корпусов Сорбонны было тесно и накурено. Несмотря на запрещающие таблички, развешанные повсюду, высокие гости дымили так, что по углам было накурено до такой степени, что хоть топор вешай. Повсюду слышалась английская, русская, французская речь — учёные активно обсуждали молодого докладчика, который рассказывал полчаса тому назад про какую-то сугубо теоретическую мумбо-юмбо, связанную с термоядерными реакциями. Впрочем, моих скудных познаний хватило, чтобы понять, что и американцы начинают подбираться к практическому использованию термояда в космических двигателях. Такого же мнения был и Подольцев, который всё пытался отвести одного из наших особистов в сторону, и объяснить ему что к чему. Слава Б-гу, что Юру постоянно перехватывал Семёнов — это был один из наших "главных", и не давал ему распускать язык. Юра, по простоте душевной, всё хотел предложить перевербовать особо умного американца, чтобы заглушить американские исследования на корню. Почему американцы выпустили с такими докладами своих учёных, для меня оставалось загадкой. Скорее всего, именно этот путь был тупиковым, и они собирались запутать своих соперников, сиречь нас. Но с этим пускай разбираются настоящие головастые учёные, а не я — скромный бесталанный инженеришко.

Не выдержав концентрации табачного дыма, которая начинала принимать поистине угрожающие значения, я вышел на свежий воздух. Свежим, конечно, его можно было назвать сугубо условно — корпус был в центре французской столицы, и в сотне метров от меня пролегала оживлённая дороге, по которой туда-сюда сновали сотни машин. Поскольку в ближайшие полчаса делать было решительно нечего, я пошёл по усыпанной сегодняшним свежим снегом дорожке к высокому забору. Можно было воспользоваться внезапно образовавшимся "окном" в расписании перед своим выступлением, и успокоить натянутые нервы. Мы с Юрой, правда, уже договорились, что в основном будет выступать он — я сослался на сильную головную боль, как последствия травмы. Юра тотчас заохал, как хлопотливая еврейская мамаша, и сказал, что он всё расскажет в лучшем виде.

Я стоял у дороги и смотрел в никуда, как рядом со мной, завизжав тормозами, внезапно остановилась машина. Из дверей "Пежо" представительского класса выскочил… Стивен. Мне это начало надоедать. Уж больно непрофессионально действовали американские спецслужбы — а кем он ещё мог оказаться? Только каким-нибудь АНБ-шником или ЦРУ-шником. Больше никем. Потому что совпадения — это случайность только в первый раз. А во второй раз и далее — это уже система.