Он уже поднял руку, чтобы выключить свет, когда Маша крикнула:

– Подожди!

Встала, зашла внутрь. Стараясь не смотреть по сторонам, быстро прошла к противоположной стене и одним рывком сняла карту с флажками: карта свернулась у нее в руках.

– Теперь пошли, – сказала она и стала подниматься по ступенькам наверх. Но не выдержала, оглянулась назад: вместо тайного убежища вновь зияла черная дыра. «Так вот где ты был, – сказала она себе, – Небесный Иерусалим… Тут, в этом темном подвале, для Ник Ника – ее Ник Ника! – горел горний свет и пели ангелы. О господи!» – И она бегом преодолела последние ступеньки, выбежала из дома, вцепилась в перила крыльца, и ее сотряс рвотный спазм. И потом долго сидела на ступеньках и жадно вдыхала горьковатый морозистый воздух, а Андрей обнимал ее за плечи, пытаясь унять бившую ее крупную дрожь.

Когда они сели в машину, Машу уже почти не трясло, она только молча смотрела на карту, свернутую рулоном на коленях. Андрей позвонил следственной группе, вызвал на дачу криминалистов, объяснил, как доехать, дверь и проход в погреб они оставили открытыми. Он попросил Камышова зайти и узнать, на месте ли Катышев? В прокуратуре его не было, мобильник тоже не отвечал. Маша набрала домашний номер. Трубку взяла Ирина, сказала:

– Коли нет дома. – И, помолчав, спросила: – А как мама?

И Маше пришлось еще пару минут рассказывать о своем и мамином самочувствии: она не могла ни положить трубку, ни задать этой женщине какой-нибудь вопрос, относящийся к расследованию. Она покорно выслушивала обеспокоенные рекомендации жены Ник Ника («Тебе надо больше отдыхать, Машенька! Спать хотя бы по восемь часов, пить мяту и ромашку»), и ей казалось, что она да и весь мир сошли с ума. Она даже заставила себя взглянуть в зеркало дальнего вида на исчезающий в ранних сумерках дачный дом, за которым черной стеной вставал лес, чтобы вспомнить, что ни мир, ни она – не безумны. Безумен совсем другой человек, хотя сам он, конечно, так не считает. Под конец беседы Маша спросила походя:

– Ирина Георгиевна, а вы на дачу-то часто ездите?

На секунду ей показалось, что связь прервалась, а потом Ирина Георгиевна грустно сказала:

– Знаешь, совсем не ездим. Коле не до этого, а мне одной какой интерес? Да и дом, Коля сказал, разваливается, а у него все руки не дойдут до ремонта. Все преступников своих судит. – Она как-то нехорошо усмехнулась. А Маша вздрогнула: таким верным был ее вывод. – Ну, Машенька, передавай маме привет, и скорого выздоровления, – попрощалась с ней Ирина и повесила трубку.

– Так, – подвел итоги Андрей. – Значит, его нигде нет. Думаешь, он догадывается, что мы его вычислили?

– Не знаю, – тихо сказала Маша и добавила более уверенно: – Думаю, да.

Андрей на секунду повернул к ней озабоченное лицо:

– Если он в курсе, что мы идем по его следу, значит, может пуститься в бега.

Маша покачала головой:

– Нет. Если он знает, что мы идем по его следу, значит, попытается закончить начатое.

– Уверена? – покосился на нее Андрей.

Маша мрачно усмехнулась:

– Уверена. Я знаю Ник Ника. Он… очень последователен.