У него нашлось с сотню таких срочных, необходимых заданий, истинной целью которых было вывести всех членов следственной группы за границу видимости и слышимости, освободить себе время, выкинуть все вторичное из головы. Он даже – о святотатство! – сбросил звонок Анютина уже при входе в кабинет. Войдя, оглянулся по сторонам – и с удовлетворением отметил, что остался один. А затем запер дверь изнутри, выдернул штепсель из телефонной розетки, одним решительным жестом сбросил с рабочего стола все накопившиеся за месяцы на нем бумажки, визитки, папки. Выдохнул – и стал вынимать досье, принесенные еще вчера по делу Мытаря: от первого и до последнего, заведенного на тот кусок окровавленного мяса, что раньше был Машиным отчимом. Он тщательно проверял убитых: ему нужно было выявить нить, которая могла свести убитого с убийцей. Как первый из погибших попался маньяку на глаза? Если Иннокентий прав и дело не в конфликте юного болтуна с папашей-причетником? Если раскольники тут ни при чем? Господи, какие раскольники? Ведь Иннокентия сожли как еретика, значит, казнящий – из другого лагеря…

Может быть, он проходил военную службу? Или – был под следствием? Как-то он должен был попасться на глаза «профессионалам», своим, из органов, или воякам, потому что убийца был явно не любителем, а, совсем напротив, профи высокого класса. Доброслав Овечкин не служил в доблестных военных силах, но он привлекался за мелкое хулиганство – его тогда осудили условно. Дело слушалось тут, в Москве, в центральном суде. Дальше – Юлия Томилина, дававшая показание в суде на своего бывшего любовника; Солянко Александр – вовлеченный в дело своего прямого конкурента о подброшенных наркотиках, пьяница Колян, таких любой участковый держит на заметке… Андрей расстегнул ворот рубашки, открыл окно: а что, если он опять движется в ложном направлении? Что, если это не дорожка к убийце, а очередной тупик, а он здесь теряет время, ставшее таким ценным? Теряет, пока Маша лежит под успокоительными в клинике?

Но он заставлял себя сдержать нервную дрожь, бешеное желание нестись куда-то, что-то быстро делать, неважно что. Методичность. Сдержанность. Строгая последовательность. Не смотреть на часы, а страницу за страницей отсматривать досье. Архитектор, попавший под амнистию. Вор-рецидивист. Берущая безмерные взятки Турова… Стоп! Ельник. Убийца, выловленный в Москве-реке. Что сказал про него деревенский идиот Андрюша? Андрей вдруг замер: он вспомнил кабинет Анютина, их первую беседу, касаемую Мытаря. Их последнюю беседу. Он все понял. Вскочил, схватил куртку и вылетел из кабинета. Ему нужно увидеть Машу. Но до встречи с ней – избавить себя от последних сомнений. Он спустился на проходную, отдал ключ, расписался в журнале и попросил посмотреть страницы за тот день, когда погиб Машин отчим. Фамилия Анютин, напротив – короткая, по-военному четкая подпись. И рядом: время сдачи ключей. Он кивнул и выбежал на улицу: ему показалось, что он снова начал дышать. А вот теперь он может ехать к Маше.

Маша лежала, отвернувшись к стене. Она не спала, и мать ее – не спала. Но они не разговаривали: Натальины веки опухли от слез, но когда Андрей вошел и поздоровался, посмотрела на него так, что он внутренне поежился. Он прикоснулся к Машиному плечу, и она повернулась – медленно – и улыбнулась: мертвой, лишь уголками губ, улыбкой.

– Есть новости? – спросила она. Андрей покосился на Машину мать. Та без слов встала и тихо вышла из палаты.

– Я знаю, Маша, – сказал Андрей, хотя еще по дороге не был уверен, что захочет выдать ей всю информацию.

– Знаешь?! – Маша рывком приподнялась на подушках.

– Успокойся. Тебе нельзя волноваться! – сказал он и сразу пожалел о своей избитой фразе – Машины брови сдвинулись в одну линию, глаза сузились:

– Я не больна, Андрей. И не инвалид. Если ты узнал, кто он, и собираешься делать что-то без меня, я… Я никогда тебе не прощу. Ты понял? Я должна быть там, должна помочь тебе поймать его – из-за Кати, и Юрия Аркадьевича, и, – в глазах заблестели слезы, – и Кентия.

– Хорошо, – согласился он. – Одевайся. Мы едем за город.

– Куда? – переспросила Маша, натягивая кофту.

– Мы едем на дачу к твоему Катышеву.

Маша нахмурилась:

– Откуда ты знаешь, что у него есть…

– Догадался, – мрачно усмехнулся Андрей.

– Но… я не знаю точно, где у него дача! Мы туда ездили последний раз, когда мне было лет десять, еще до папиной смерти. Я помню, там есть речка и лес, но ни названия станции, ничего конкретного…

– Деревня Нарино. По Калужскому шоссе. Дом, кажется, двенадцать. Он один напротив леса, не ошибетесь.

Маша и Андрей обернулись: в дверях стояла Наталья Сергеевна, бледная в цвет белой ночной рубашки и белого же махрового халата.

– Мама… – нерешительно начала Маша.

Но та смотрела прямо Андрею в глаза: