– Штрафная с тебя причитается, Боря, – неожиданно миролюбиво обратилась к нему Маша. – О своем поступке расскажи. Чтобы все знали, что ты тоже герой.
– Ну, про свой не буду – почтеннейшей публике может не понравиться. А расскажу про нашу классную – как она толкнула речь на выпускном вечере. На такой поступок точно решиться надо. Итак,
История третья,
Не хочу поминать ее злом. И учительскую кличку мы дали ей вполне безобидную – Маняша. Прямо как сестра небезызвестного Володи Ульянова… Она была внешне очень похожа на старую деву – один и тот же темно-серый костюм-тройка, кожаные спортивные тапочки на шнуровке – коричневого цвета, чулки в резинку, волосы забраны в седеющий узел, на носу громоздкие неженские очки, никаких украшений и косметики. Когда она ругалась, то ее голос звучал, как басовитый собачий лай, – слышно было в другом конце коридора. Но, говорили, что замужем она все-таки побывала, муж ее бросил, конечно, – и тут я его очень понимаю. Тогда она поменяла однокомнатную квартиру, оставшуюся после брака, на комнату в большой коммунальной квартире, чтобы не жить одной. Да, и еще завела себе ньюфаундленда…
Преподавала, конечно, математику и была нашим бессменным классным руководителем с пятого по одиннадцатый класс. Нас она ненавидела, мы платили взаимностью.
В этом году тридцать пять лет, как мы окончили школу, выйдя в «большую жизнь» прямо во время великих социальных потрясений. Маняша с нами не справилась – просто она не любила детей; ей бы в обожаемую математику уйти с головой как в науку – глядишь, и сама прожила бы более счастливую жизнь, и мы избежали бы большой доли моральных травм… Но почему-то она упорно шла неподходящей ей дорогой школьного учителя.
Перед выпускным, как положено, скинулись на подарок. Родители тогда последние деньги от сердца отрывали… И вот – торжественная часть, вручение аттестатов, учителя провожают нас теплыми словами… Мы были, хотя и «бешками», но, честное слово, не самым плохим классом. Люди как люди. Всякие… Маняша поднялась на сцену – а школа наша располагалась в старом здании, принадлежавшем некогда мужской гимназии, и актовый зал выглядел весьма впечатляюше: потолки метров шесть, с лепниной, сияющий паркет и золотой бархатный занавес. Речь, которую она произнесла, против обычая, тихо и мирно, до сих пор стоит у меня в ушах: «Я с удовольствием прощаюсь с вами и ничего хорошего вам не желаю. Такого класса, как ваш, у меня никогда в жизни не было, и, надеюсь, никогда больше не будет. Считаю вас конченными людьми. Всем юношам место в тюрьме, а девушкам – на панели. Буду удовлетворена, когда узнаю, что все вы – до одного – плохо кончили. Никаких благодарностей от вас мне не надо, подарков я не приму». После этого она спокойно сошла со сцены и по красной дорожке, проложенной между двумя рядами кресел, печатая шаг, прошла сквозь зал и исчезла за дверью. Больше мы ее не видели.
Кстати, школа была не захолустная, а элитарная – английская, передовая, одна из немногих в Петербурге. У нас учились дети известных артистов, ученых, режиссеров и прочих капитанов дальнего плавания, наряду с отпрысками простой трудовой интеллигенции – во всяком случае, совсем уж шаромыжников к концу десятого не осталось – отсеялись раньше…
Иных уж нет, а те далече… Маняши тоже нет. А напутствие ее застряло занозой в моем сердце. И, наверное, не только в моем.
– Ну, если в этом классе учился ты… То она была, прямо скажем, в своем праве, – уничижительно усмехнулась Маша. – Но вообще, это Поступок, да.
– Знаете, случалось, и мне хотелось сказать какому-нибудь классу на выпускном что-то подобное – особенно, когда молодой был и горячий… Но нет. Не решился на такой поступок. И слава Богу. А то бы до сих пор ночей не спал, – задумчиво произнес Станислав.
– Это не Поступок, а подлость и гнусность, – сказала Татьяна. – В вашем классе, наверняка, не все были такие, как… как вы. Большая часть ее не изводила и не третировала, скорей всего. Хорошие-то ребята за что такое напутствие получили?
– И я не понимаю, – согласилась Оля Большая. – Нельзя так молодежь во взрослую жизнь провожать, ведь это своего рода проклятие. Оно ведь и сработать могло…
– Незаслуженные проклятия возвращаются на голову проклинающего, – заметил ее муж. – Не удивлюсь, если она умерла рано и мучительно.
– Точно, – удивленно ответил Борис. – И до пенсии не дотянула. Вы что, думаете, ее – это… Оттуда? – он показал пальцем в потолок.
– Не знаю, не наше это дело, – вздохнул учитель. – Лучше давайте дальше. Митя, командуй!
Король спохватился:
– Мама, может, ты следующая?
Татьяна кивнула:
– Эта история заслуживает быть услышанной… На самом деле, я уже многим ее рассказывала. Когда ты был еще у меня в животе, я однажды лежала в больнице на сохранении, потому что во время беременности у меня стало скакать давление…