— Держи руки при себе, — мрачно потребовала я, поглядывая на друга исподлобья.

— Дарина, ты имеешь право злиться на меня, за то, что я промолчал. Но, поверь, если бы был уверен, что тебе действительно угрожает опасность, я бы такого не допустил! — принялся убеждать меня мужчина, с преданностью заглядывая в глаза.

— Верится с трудом, учитывая, что именно меня представляли главной опасностью для деревни, — проворчала я, но уже с меньшим запалом. А все потому что Василий — кто угодно, но не врун. По крайней мере, я его за враньем никогда не ловила. Потому была надежда, что и сейчас он не пытается выгородить себя. Но менее обиднее от этого не становится. — Пару дней назад ты предупредил меня о беде и о том, что вызвали охотника. Но почему умолчал о том, что его хотят натравить на меня?

— Потому что знал, что ты тут не причем, и даже самый неопытный охотник поймет это сразу же. Так и вышло. Он не исключал причастность ведьмы, но решил для начала проверить более вероятные причины бед.

— И пошел на кладбище, — пробормотала я, закусив губу в неуверенности.

— Дарина, — позвал Василий. — Неужели ты действительно веришь, что я добровольно позволил бы навредить тебе? — глухим тоном вопросил бывший друг. Я молчала, обдумывая ответ, но он не потребовался, так как вместо меня вмешался Володя.

— Это было одно из вероятных предположений, после того, что мы наслушались у твоего отца, который встречал нас в гордом одиночестве. Не иначе прихода ведьмы боялись? Не жаль было старика на амбразуру кидать?

— Ты ничего не знаешь, — тут же напрягся Василий, угрожающе смотря на пренебрежительное выражение лица демона, что буравил моего бывшего друга не менее тяжелым взглядом.

— А ты просвети, — не растерялся Володя, задвигая меня чуть в сторону, и с вызовом поднял подбородок.

— Вась, — вмешалась я, когда неловкость и напряжение, что буквально искрили, можно было бы увидеть между этими двумя. Услышав свое имя, друг вздрогнул и повернулся ко мне. — Что случилось? — затревожилась я, почуяв неладное.

Мужчина как-то затравлено бросил взгляд по сторонам, скорбно поджал губы и сокрушенно опустил курчавую голову, в одно мгновение поникнув плечами. После тяжело вздохнул и отошел в сторону, пропуская нас во двор.

— Проходите. Сами все увидите, — глухо пообещал Василий и закрыл за нами ворота.

Не зная, чего толком ожидать, я переглянулась с демоном, а после пропустила вперед Василия, который с тяжелым взглядом повел нас знакомой дорогой в дом, который мне совершенно не хотелось заходить. Причин для подобного нежелания у меня были, если только вспомнить, кто живет в этом дому.

Но в этот раз все было еще хуже. Даже не знаю, как это описать. Ощущение было странным, тревожным, гнетущим и… опустошающим, отчего заметила, что становится трудно дышать, а на лбу появляется испарина, несмотря на то, что еще минуту назад тряслась, обнимая себя за плечи, чтобы согреться.

У крыльца я притормозила, пытаясь справиться с секундной паникой, которая напала, словно волчица из-за поворота.

— Вы идете? — повернув голову на нас, задал вопрос Василий, с сомнением поглядывая на мое лицо.

Поймала себя на желании судорожно затрясти головой и убраться подальше из этого места, от которого сбивалось дыхание, а грудь сдавливало, словно в тисках. Даже посмотрела на Володю, который внимательно вглядывался в мое лицо, словно только ждал, что я скажу. Почудилось, что, если я откажусь, он не станет смеяться и издеваться и просто молча согласится. Большего мне было и не нужно. Мне хотелось в это верить, и я почти озвучила трусливую просьбу увести меня отсюда, но тут с крыльца послышался голос Настеньки:

— Папочка, когда мамочка проснется? Бабуля плачет и прогнала меня…

Я резко развернулась и тут из сеней показалась сама девочка, которая показалась мне слишком бледненькой и растрепанной, словно никто не занимался ее опрятностью и распорядком дня. Она осунулась, некогда пухлые румяные щечки опали, отчего глаза были слишком большими и выделялись сильнее от покрасневших век. То ли от недосыпания, то ли от слез.

Василий на этот вопрос, только скорбно опустил голову и печально промолчал, а затем с вопросом и болью посмотрел на меня.