Потому что однажды — кто знает, — может, он тоже захочет поехать в Америку.

Вандербильт вынул из внутреннего кармана небольшой бумажный прямоугольничек.

— Вот моя карточка. Я понимаю, что шансы невелики, но мне нравится человек, который готов бегом догнать лошадь с коляской, чтобы вернуть забытый рисунок. Если ты когда-нибудь будешь в Америке, то приходи работать ко мне. — И улыбнулся робкой мальчишеской улыбкой. — Ну, конечно, если захочешь. — И снова повторил все это по-итальянски.

Все это случилось много лет назад.

Еще до того, как Сол понял, что не сможет, как планировал, вернуться из Флоренции домой, в Палермо, потому что на Сицилии был такой голод, что весь изможденный остров уже съел все, что не сгнило, не прокисло и не провоняло окончательно. И теперь медленно умирал от голода.

До того, как Сол понял, что его будущее — и Нико, потому что их мать умерла — будет перечеркнуто и переписано, как те планы большого дома на рисунке.

С тех пор как он взял визитную карточку Джорджа Вашингтона Вандербильта II, эсквайра, прошло больше шести лет. Вряд ли он вспомнит сицилийца, который обслуживал его во Флоренции, или парня, который бежал за его коляской как сумасшедший.

Значит, Солу придется заставить его вспомнить. Потому что Сальваторе Франсису Катафальмо — с болтающимся у него за спиной Николасом Петером — после завтрашнего дня придется как-то жить. После того, как восторжествует справедливость. А может быть, и свершится отмщение.

Чувствуя, что дорога подходит к концу, Сол замедлил шаг. Дорога подходила к открытому месту, как бы объявляя о том, что сейчас откроется вид на дом. Где-то высоко, между крон, что-то мелькнуло — темные очертания высокой заостренной крыши, подсвеченной лунным светом.

Сол вышел из туннеля древесных крон на открытое пространство. И там, в дальнем конце ровной лужайки, окруженное темно-лиловыми, почти черными горами, стояло сооружение, не похожее ни на что, когда-либо виденное им в жизни.

Раскрыв рот, Сол отступил на шаг назад. Крыши Билтмора, точно такие, какими нарисовал их Сол, вздымались вверх так же резко, как вершины Альп. Впереди располагался сверкающий бассейн.

— Mio Dio, — выдохнул он в тишине. — Magnifico.

Но его дыхание тут же прервалось, когда он почувствовал упершееся в него сзади дуло пистолета. Холодная металлическая мушка касалась его шеи.

Нико в ужасе захныкал, и они оба застыли на месте.

Голос, как и металл пистолета, был полон стали и леденящего холода.

Человек приказал:

— Руки вверх.