Книги
Познание смыслов. Избранные беседы
Во-вторых, он по сути предъявляет претензии Генону. Генон исходил от того, что веданта и адвайта-ведантизм – это есть весь индуизм, они полностью покрывают весь индуизм и все даршаны, то есть философские школы, сводятся именно к ведантизму. Леви говорит, что есть как минимум шесть философских школ, и они друг к другу не сводятся. И так далее. Леви исходит из конкретного ползучего эмпиризма: «Здесь мы имеем романский стиль, здесь готический стиль и это всё не одно и то же».
Если мы отступим на несколько столетий назад, то мы столкнёмся с поисками царства пресвитера Иоанна. Это такая достаточно старая традиция на Западе – «поиск сакральности на Востоке». И для этого, как нам показал наш соотечественник Лев Гумилёв, некоторые основания имелись. Потому что была империя Хулагу, которая, правда, не соответствовала ожиданиям, связанным с царством пресвитера Иоанна[89]. Тем не менее это был сакральный центр в период, когда сакральность на Западе переживала тяжелейший кризис, прежде чем перейти к гуманистическому финалу в виде Возрождения, а там дальше – Новое время, модерн и так далее. Как бы в последний час, связывающий ещё сакральность Запада с сакральностью Востока, начались эти отчаянные попытки связаться с Востоком и оседлать потенциал Востока для того, чтобы спасти Запад.
Такого рода поиски были всегда. Это уходит в золотую древность. Потому что, если мы вспомним, у кого учились греческие философы, у кого учился тот же Платон, мы обнаружим, что они были тесно связаны с институтами древнеегипетского жречества.
И тема Атлантиды, которую излагает Платон, которая с тех пор постоянно живёт, постоянно обновляется в европейском мире, – это же тема, которая была внедрена в греческий разум древнеегипетскими жрецами, претендовавшими на своё происхождение из Атлантиды. То есть, что пророк Нух (да благословит его Всевышний) или Ной, как его зовут западные люди, непосредственно имеет отношение к колониям атлантов (в частности одной из колоний был Древний Египет). Тут можно говорить о том, насколько это соответствует или не соответствует реальности… не будем забывать, что время, которое описывает Платон, то есть крах Атлантиды – это время 13-тысячелетней давности. 13 тысяч лет – это сложно для того, чтобы Египет как бы пересидел и дожил до нашего времени в виде такой колонии. Но здесь есть такая вещь, как сакральная преемственность или сакральная принадлежность.
Например, тот же Данте называл себя учеником Мухйидина ибн аль-Араби, а между ними было больше ста лет разницы. Для преемственности в Традиции необязательно, чтобы такой-то человек видел такого-то. Эта преемственность может осуществляться и в символическом, нематериальном ключе.
Поэтому, говоря о том, что Запад всегда в духовном смысле зависел от Востока… я уж не говорю о том, что авраамизм… откуда авраамизм, откуда христианство? Но и в греческие времена: это тоже Иран с его дуализмом, зороастризмом, Египет с его ритуальной сакральностью и такими загадками тайн, касающимися горизонтальной ветви традиции.
Согласно Традиции, у неё есть две линии: одна идёт от Гипербореи сверху вниз, а другая идёт от Атлантиды горизонтально. Атлантическая линия вторична, и она связана с преодолением очень тёмных моментов. Атлантизм – это линия зла, которая должна быть преодолена. И вот именно поэтому пророки посылаются в те центры, которые связаны с наследованием атлантизма. Потому что семитская Традиция – это Ваал, это жертвоприношение детей и так далее, и вот именно туда приходят пророки. Библейские пророки приходят в зону наибольшей концентрации культа зла.
Да, ритуального зла. Есть белая линия гиперборейская, которая идёт в Индию.
Но дело не в этом. Это мы путешествуем внутри традиционалистского пространства, приняв уже как данность, что оно является объективным. Здесь мы имеем дело не с элукубрациями[90] воспалённого разума, а с некой серьёзной фундаментальной правдой.
Но на что опирается в человеческом плане эта фундаментальная правда? Надо полагать, что у традиционализма должна быть серьёзная социальная база. И эта социальная база связана с попыткой восстановления кастовой структуры западного общества. В XIX веке мы имеем дело уже с выродившейся аристократией, которая перестала иметь какое бы то ни было отношение к кшатризму, то есть к касте воинов. Это люди, которые в некоем условном ключе имеют, опять же, очень условное отношение к родам, фамилиям, домам, прославившимся, допустим, в X–XIII веках. А все, кто на поверхности, кто является фасадом аристократического западного общества, имеют за собой 300–400 лет. Вот если мы возьмём Великобританию, то любое имя берём, анализируем его генезис и упираемся в то, что это 300–400 лет. После войны Алой и Белой роз фактически уже нет фамилий, которые бы восходили к Вильгельму Завоевателю. Идёт какое-то странное новообразование, генетически не связанное с этим рыцарским воинским прошлым. Возможно, какие-то имена наследуются благодаря поместьям. Но это новые люди, вот в чём дело.
И вообще аристократия предполагает очень мутные источники происхождения. Где-то здесь содержится уже переход к богеме. Аристократия со своими позами, именами, со своими возможностями, – в какой степени она аутентик, в какой степени она симулякр?
Это очень важный вопрос, потому что на самом деле для реального традиционализма главным врагом – политическим, социальным врагом – является именно симулякр тех каст, к которым традиционализм апеллирует. Есть симулякр брахманов, симулякр жречества, есть симулякр кшатриев. Это чандалы, говоря санскритским термином. Это люди, возникшие на смешении каст, но высокого разлива, высокого порядка. Допустим, с какими-то бывшими аристократами, воинами, кшатриями смешиваются буржуа либо какие-то клерикалы второго, третьего ряда, и в итоге возникают люди, которые на сцене могут сыграть человека большого света, но за душой ничего нет.
А сцена может быть не только театральная, она может быть и социальная, и историческая сцена. Если мы приходим в так называемое светское общество конца XIX столетия в Европе (в Вене, Лондоне и так далее) – это некая сцена, на этой сцене мы обнаруживаем псевдокнязей, псевдобаронов, то есть то, что обречено уступить своё историческое место либералам. А либералы – это кто такие? Либералы – это тоже чандалы, тоже люмпены. Разница между чандалами и люмпенами в том, что люмпены происходят из смешения низших каст, а чандалы из смешения более высоких каст.
Да, адвокаты, актёры…
Неизвестного происхождения. И гениально это выражено в личной судьбе Карла Маркса, который женится на Женни фон Вестфален, а эта семья родственна Гогенцоллернам. Сын еврейского адвоката, левак, радикал, экстремист, написавший позже «Капитал», становится мужем одной из наиболее рафинированнейших аристократических фамилий Европы. И более того, там не было особого сопротивления семьи этому союзу. Это очень показательно.
Не будем углубляться в конкретику всего этого, но скажем так: левые либералы позируют в роли симулякра кшатриев, то есть они хотят быть воинами, они выдают себя за воинов, они хотят быть героями. Почему? Потому что есть некий образ рыцаря, барона, воина, который ведёт угнетённых против несправедливости. Допустим, крестьян в крестьянских войнах. Вот есть Флориан Гайер[91]. Флориан Гайер – это рыцарь, воин, родственник графа, который его, кстати, и убил за предательство классовых интересов. Флориан Гайер возглавляет чёрный отряд, им же самим набранный из крестьян.