Глава 20

Обвитый тёмными вихрями, которые я заранее на него направил, исполин бросается на меня, замахивается булавой. Кидаю в него несколько копий тьмы и в последний момент ставлю плотную воздушную стену. Булава встречается с ней, отпружинивает, и монстр отшатывается назад. Воспользовавшись заминкой, убираю барьер и посылаю ещё одно копьё тьмы.

А когда массивное орудие снова взмывает над моей голову, превращаюсь в сгусток дыма и перемещаюсь левее. Булава опускается на землю — ровно в то место, где я стоял секунду назад.

Вождь оборачивается и второй раз замахивается, а из его левой руки летят вихри тьмы. Швыряю в него три копья одно за другим и опять перемещаюсь. Еле успеваю, чтобы не попасть под удар. На секунду громада теряет меня из виду, и это даёт возможность швырнуть в него ещё два копья.

Огромное существо топчется на месте, пытаясь достать меня и булавой, и магией. Булава то опускается сверху вниз, то проносится над землёй, но я каждый раз успеваю перенестись подальше и швырнуть в ответ два-три копья тьмы. А медлительный исполин никак не может уловить мои движения и предугадать, где я появлюсь в следующую секунду.

Оказываюсь рядом с одной из чёрных башен. Вождь замахивается. Перемещаюсь левее. Булава ударят постройку, проламывая стену. Несколько моих копий летят во врага — точно в цель.

Вождя обволакивает защитная пелена, но она против моих заклинаний почти бесполезна. От попадания копий на теле монстра образуются язвы. Кожа так и сыпется серым песком.

Однако драться громада не прекращает. Вождь мечется за мной то туда, то сюда. Его булава взмывает и взмывает в воздух, а из левой руки вырываются потоки тьмы. Вот только попадает он чаще всего по постройкам или по земле. А мне каждый раз удаётся ускользнуть. Здоровенный уродец рушил свой же город. И это хорошо. Пускай ломает — нам меньше работы.

Я же, пользуясь каждой заминкой моего врага, стараюсь делать копья как можно более насыщенными, и они прожигают его плоть всё глубже. Вождь выдерживает много ударов, пока очередное копьё тьмы не попадает в его непропорционально маленькую безликую башку.

У него подкашиваются ноги, и он, словно споткнувшись, валится прямо на меня. Едва успеваю метнуться в сторону, чтобы туша не придавила. Падая, существо задевает одну из башен, у которой и так уже стена пробита в двух местах, и сооружение с треском рушится на него сверху.

Но вождь ещё жив. Похоже, копьё, прожёгшее в его черепушке дыру, мозг не задело, если, конечно, у этих тварей есть мозг. Существо пытается подняться — медленно, нерасторопно. Копья тьмы обрушиваются на него одно за другим, и у вождя не получается даже на четвереньки встать. Он опять падает.

Обхожу его руку, что лежит рядом с головой, и ещё одним копьём прожигаю черепушку. Теперь точно конец.

Среди построек, наконец, показываются силуэты людей в касках. Машу им рукой. Воронцов вместе с тактической группой, которой по идее, должен командовать я, подходят ко мне. Капитан смотрит на поваленную тушу, потом на меня:

— Молодец, Озёров. Но следующий раз так далеко не убегайте. Держимся кучнее. Эта тварь может быть не одна.

Но кучнее не получалось. Две другие группы разбрелись по поселению, и мы едва их видели в тумане.

— Господин капитан, разрешите заняться этим существом, — просил я. — Мне нужна его сила. На какое-то время могу стать небоеспособным, поэтому попрошу прикрыть.

— Хорошо. Пока никуда не идём. Господа гвардейцы, — Воронцов обернулся к отряду, — осмотрите постройки и уничтожьте грёбаные заводы, чтобы воняли поменьше, — затем он свистнул три раза в свисток, подзывая условным сигналом остальные группы.

Пока гвардейцы осматривали башни и уничтожали два ближайшие дымогенератора, я занялся поглощением. На этот раз остатки силы легко потекли по моим каналам. Началось характерное покалывание кожи, затем почувствовалось напряжение в мышцах, которые иногда переходило в судороги. Я ощутил, как меня изнутри распирается сила.

И всё же это было не сравнимо с тем, что было во время первого поглощения тенебриса-генерала. Да, болезненно, неприятно, но нет ощущения, что тебя сейчас разорвёт на куски. Организм привык, каналы стали достаточно широкими и гибкими, чтобы принять в себя такую силищу.