В толпе кто-то завизжал. Наступила гнетущая, давящая тишина, и Барыгину резко стало не по себе. Мужчины внизу подняли на военных разгневанные взгляды, и реакция толпы обманула бы ожидания любого здравомыслящего человека, а такими на стене были все, без исключения.
‒ Убить мразей! Ай-да! На ворота! Гасите всех! ‒ крикнул кто-то разъяренно.
‒ Идиоты, ‒ сдавленно прошептал Барыгин. К горлу подступил ком. ‒ Это же самоубийство! Идите домой! Идиоты! ‒ он сорвался на крик, крепко сдавив автомат. ‒ Домой!
Ему было страшно не за себя. Ограждение было невозможно взять пешим штурмом, не имея лестниц, крюков-кошек, и тяжелого осадного вооружения. Если толпа сейчас попрет на стену, то это будет кровавое побоище, и отнюдь не в пользу гражданских. По толпе прошлась волна возмущений. Женщины отступили назад, а многочисленные мужчины полезли в машины, доставая лежавшее в бардачках травматическое и боевое оружие. Остальные, с разъяренными воплями бросились к стене, по пути поднимая камни, бутылки, и любые тяжелые предметы, которые попадались под руку.
Решетка стала содрогаться и греметь от попадавших в нее метательных снарядов. Разгневанная толпа становилась все ближе. Они бежали уверенно, без оглядки, и с полной готовностью отдать свою жизнь. Их сознания будто слились воедино, и целью этого единства была свобода. Людей загнали в угол, они не увидели другого выхода, кроме сражения. Убийство старушки стало последней каплей.
Неожиданно, несколько человек в толпе споткнулись и упали. Их затоптали насмерть, а затем они встали, оглядывая окрестности раскрасневшиеся от гнева глазами. Зараженные, с безумным ревом, и брызгая пеной изо рта, яростно бросились на ближайших людей, вцепившись зубами в их плоть, и став разрывать её. Из появившихся после укусов ран стала сочиться кровь, и люди, которые недавно казались миролюбивыми гражданами, превратились в окровавленных животных, жадно бросающихся на беззащитных жертв. Раздались вопли, но толпа по-прежнему была едина, будто бы ничего не случилось.
‒ О-открыть огонь! ‒ запнулся командир. ‒ Обнаружены признаки инфекции!
Скрепя зубами, и выбрав целью первого попавшегося в разрез мушки полного мужчину в рубашке, Барыгин надавил спуск. Раздался хлопок выстрела, и пуля, влетев в грудь цели, разорвала рубашку, которую тут же забрызгало кровью. Застрекотали автоматы, и бойцы вели огонь в режиме автоматического огня, не жалея боеприпасов. Люди падали замертво один за другим. К всеобщему удивлению, убитые вставали, преображаясь на глазах.
Они вскакивали, завидев жертв, и с дикими воплями бросались на всех подряд. Совсем скоро картина боя разительно переменилась, и из отстрела беззащитных гражданских стала похожа на отстрел душевнобольных, которые, на вид, были куда опаснее, чем их предшественники. Совсем скоро людей в толпе стало намного меньше, что заставило их сначала рассредоточиться, а потом и вовсе бросится прочь, спасая себя от съедения заживо.
Но военным от этого становилось не легче. Зараженные быстро настигали тех, кто пытался бежать, и моментально обращали их в свои ряды. Совсем скоро под стеной было настоящее столпотворение, в которое солдаты выпускали град пуль. Барыгин перезарядил оружие, снова став стрелять, но заметил, что попадания по конечностям не очень результативны.
‒ В голову палите! ‒ крикнул он. ‒ Фильмов не смотрели, что ли!
Бойцы, решив прислушаться, стали бить на поражение. Совсем скоро трупы стали складываться в слои, позволяя следующим волнам атакующих подниматься всё выше и выше. Бегство гражданских прекратилось.
Обратившаяся мамаша стояла, держа на руках младенца, который не отстал от матери, и противно визжал, как монстр, рассматривая мать бесцветными глазами. Его кожа посерела, приобрела мертвенный, подгнивший вид, из-за чего умиления он уже не вызывал. Теперь, миловидный когда-то ребенок, стал настоящим чудовищем, от лика которого слабонервного человека могло вывернуть наизнанку. Ему хотелось есть, но обычного материнского молока ему явно было уже недостаточно, потому, не видя другого выхода, и выбрав грудь матери целью, он вцепился в нее быстро прорезавшимися зубами. Сначала мать рефлекторно ухватила младенца за голову, чтобы ему было удобнее, но потом она поступила совсем не по-матерински.
Такая мамаша не стала терпеть детского паразитизма, и, вообще без каких либо колебаний, кинула истошно орущего младенца в сторону, затем с воплем бросившись к толпе у стены. Она хотела есть не меньше, из-за чего просто не могла тянуть на себе младенца, а даже если бы могла, то не стала бы, потому что единственной ее заботой теперь было человеческое мясо, которым она ни с кем не собиралась делиться. Даже с любимым ребенком, которого утром холила, лелеяла, щекотала, с которым играла.
‒ Ты смотри! ‒ удивленно крикнул Леонов, поражаясь растущей под воротами горе трупов. ‒ Они друг на друга лезут! Жесть!
‒ У нас тут обстоятельства! Угроза прорыва! ‒ Барыгин в панике кричал в рацию, даже не зная, как толком сформулировать доклад. Руки стали неистово дрожать. Ему вспомнились картины, где зараженные пожирали гражданских, и разделить их участь очень не хотелось. ‒ Они друг на друга залезают! Необходимо тяжелое вооружение! Тут жопа!
‒ Понял! ‒ ответил командир. ‒ Используйте гранаты! Направляю к вам взвод гранатомётчиков! Держитесь!
Барыгин крикнул:
‒ Леонов! Гранату в толпу!
Зараженные орали, вскарабкиваясь друг на друга, и пытаясь дотянуться до военных, которыми овладевал испуг.