– Стой, Ники, – я решил довести дело до конца. – Я ведь тебя не отпускал.
Ник замедлил шаг и остановился.
– Ники.
Он обернулся.
– Ники, ты пойдешь ко мне в дружину?
«Я должен научиться управлять людьми, – думал я. – Нажать на педаль, потом отпустить. Все просто».
– Да, – ответил Ник тихо. И добавил громче: – Пойду, конечно.
И все-таки шмыгнул носом.
– Сопли вытри, – сказал я. – С завтрашнего дня начнем тренировки.
Я думаю, если бы я приказал ему вымыть пол в моей комнате, он бы согласился. «Весело, весело, – думал я. – Это почище, чем „Distant Gaze“. Надо будет еще попрактиковаться. Кто следующий? Ага, бойскауты Янис и Торик… И надо бы познакомиться поближе с их предводителем».
Глава 3,
Корби, первый сотник дружины, был превосходным стрелком. Хладнокровный и зоркий, как все его сородичи, он, как говорится, первой же стрелой попадал белке в глаз. Умел даже прицельно бить из винтовки прямо из джипа, на ходу – почему-то он называл это «фристайлом». Откуда в его лексиконе появилось такое слово, было неизвестно. Лишних слов он не любил.
Любил же он свой безотказный карабин и своего конунга.
Когда-то – а было ему в ту пору лет тринадцать, – он пришел в Ингрию с севера – из земли карьяла. Стояли трескучие морозы, а он пришел налегке, в белом полушубке, на коротких карельских лыжах, подбитых мехом, деловитый, с фунтом вяленого мяса в узелке и коротким ножом на поясе.
Люди Ингвара заметили его уже на самой опушке леса – дальние дозоры он обошел играючи. Когда мальчишку доставили в башню, конунг встретил его уважительно, угостил кофе (известно, что и тысячу лет спустя карелы, а особенно финны, ни за что не откажутся от кофе). Он же расспросил перебежчика, откуда и почему тот проник в запретный край. И Корби рассказал.
Грустная это была история. Все его родичи, и молодые, и старые, пропали один за другим в один несчастный год. Отец еще весной ушел на озеро и не вернулся; только разбитую лодочку-«кутьку» нашли потом на отмели. Летом младшую сестру, малышку Пилтти, в малиннике укусила гадюка. Мать после того тоже долго не жила – в начале зимы в три дня зачахла от загадочной болезни, при которой сперва бросает в жар, а потом кровь идет горлом. Юный Корби не умел ей помочь, хотя и привел из соседней деревни колдуна-орбуя, который только и успел, что закрыть глаза умершей да еще напустить в их хижине можжевелового дыму, – так он изгонял духа смерти, чтобы тот не возвратился впоследствии и за сыном. А за свою помощь прибрал к рукам кое-что ценное из дома.
Мать похоронили на холме Калмистомяки, и Корби остался совсем один. Стрелял из отцовского лука белок, шкурки носил в ближнюю деревню. Тем и жил.
Но колдун не забыл сироту. Как-то зимой пришел, принес дров, напоил мальчика таинственным отваром, от которого ему сразу стало тепло и не так грустно, а потом (шепотом и с оглядкой) принялся рассказывать то ли предания, то ли правду.
Поведал он о краях и не далеких, и не близких: об ижорской земле и потаенном поселке Изваара – там, на горе над быстрой речкой, – и о старой башне, в которой живет могущественный волшебник, конунг Ингвар.