Николай Иванович собирался помолчать, послушать дальше, но не выдержал, ядовито поинтересовался:

— И часто ты так экспериментируешь?

Однако психиатр не стушевался.

— Николай Иванович, в данном случае речь идёт о предельных экзистенциальных категориях, о жизни и смерти. Психика может реагировать непредсказуемым образом: включаются все защитные резервы.

— Ты хочешь, чтобы девчонка применила формулу прямо сейчас, на пробу, потому что не уверен, что она сработает. А ты уверен, что сработает контрформула?!

Бродову приходилось сдерживать голос, чтобы не кричать: иначе Тася, ожидавшая за дверью, услышала бы. Его буквально колотило: от негодования и от подступившей так внезапно тревоги. Разрешение на чувства вступило в силу… Ничего, устаканится, найдётся какой-то баланс.

Напомнить Михаилу, что не единожды предлагал провести испытания на заключённых? Так тот ответит, как раньше: каждому формула и способ её внедрения подбираются индивидуально, результаты опыта нельзя экстраполировать. А если посмотреть правде в глаза, они оба с Михаилом не любили экспериментов над заключёнными: люди находятся в совершенно иной жизненной ситуации, не обладают нейроэнергетическими способностями — всё по-другому, ни лешего тут не экстраполируешь!

— Да, — в который раз невозмутимо кивнул Махаил.

— Ну, продолжай!

— Вернуться к жизни для психики любого здорового человека проще, нежели допустить смерть.

Николай Иванович признал сказанное убедительным и частично вернул Михаилу Марковичу своё доверие. Но спокойнее ему не стало. Он автоматически расстегнул верхнюю пуговицу ворота. Стал про себя взвешивать все за и против эксперимента.

Было бы в тысячу раз лучше, если удалось бы обучить ребят самостоятельно останавливать сердце, без всяких формул внушения. Но не успели. Молодые, здоровые организмы на каждом занятии брали своё. По крайней мере, Тасе уже точно не успеть. А страховка ей нужна — тут и она, и Михаил правы.

Немного поразмышляв в молчании, Николай Иванович выразительно звякнул ключом от верхнего ящика стола, в котором хранил табельное оружие.

— Если угробишь девочку, расстреляю по законам военного времени. Безо всякого трибунала. Прямо тут, на месте, положу твой труп на её — ты понял, Михаил Маркович?

— Да, — в который раз отозвался психиатр.

Легче от этого не стало, но решение Николай Иванович уже принял.

— Михаил Маркович, хорошо помните контрформулу? Надо уточнить в секретной папке?

Для этого Бродову пришлось бы с ключами и секретчиком отправиться в архив, расписаться в журнале — на входе, на выходе, за документ, за его возвращение… Процедура долгая, но не тот случай, чтобы лениться. Однако психиатр уверил:

— Не нужно, Николай Иванович. Я помню наизусть.

— Напишите, — потребовал Бродов и протянул собеседнику свободный клочок бумаги и карандаш. — Подпишитесь ещё.