— Каждая, — ответила Лида, — и не только жена, невеста. И мать, и дети, у кого отцы воюют.

— Именно! — воскликнула Женька и добавила мечтательно: — Вот бы тех, кто захочет, научить!

— Не все же со способностями, — рассудительно заметила Лида.

— Было бы желание. Хватит и самых-самых минимальных. Надо бы вообще всех учить с детства, как грамоте. Нейроэнергетическая грамота. Вот поэтами, писателями становятся единицы, у кого способности. Но читать и писать умеют все!

— Девушки, готовьтесь, сегодня внеплановый банный день. Мужчины уже топят баню. Вы — первые, потом — мы. Завтра медосмотр всего личного состава. Приедет доктор.

Военврач был молод: не разменял четвёртого десятка. У военврача было располагающее, открытое лицо, а в глазах плясали весёлые искорки. Выражение лица — спокойное, серьёзное, подобающее профессии, только вот… искорки.

— Товарищ майор государственной безопасности…

— Отставить, товарищ военврач, — приветливо сказал Бродов. — Меня зовут Николай Иванович. Так и обращайтесь. Вы здесь по моей личной просьбе. В подразделении сложилась такая ситуация: медсёстры есть, а доктора нет. У меня люди выполняют очень ответственные задания. Мне вас рекомендовали как добросовестного, знающего врача. Прошу провести полный медосмотр личного состава.

Все оказались в целом здоровы, как и следовало ожидать. С особым вниманием Николай Иванович выслушал заключение по Таисии. Выяснилось, что в её случае астеническое телосложение не помешало формированию сильного, закалённого организма и устойчивой нервной системы с равновесием процессов возбуждения и торможения. Пубертатный период ещё не наступил, но есть все шансы, что девочка войдёт в него достаточно легко и переживёт без существенных физических проблем и эмоциональных сдвигов. Именно то, что Бродов хотел узнать и надеялся услышать! Врач, естественно, не в курсе, что девочка — один из ключевых сотрудников подразделения. Так, сиротка, чья-то родственница.

Несмотря на весёлый нрав, доктор оказался внимательным и дотошным в том, что касалось дела.

— Николай Иванович, вы просили провести полный медосмотр личного состава. Поэтому разрешите, я осмотрю и вас, — предложил он.

Бродов махнул рукой:

— Это лишнее.

И тут военврач третьего ранга проявил неожиданную настойчивость:

— Извините, товарищ… Николай Иванович, можно уточнить: у вас есть лечащий врач? Вы наблюдаетесь у кого-то регулярно?

Возможно, он почувствовал слабину: неуверенность, когда Бродов отказался от осмотра. А может, Змеевский ему что-то шепнул перед командировкой? И Николай Иванович, вместо того чтобы соврать и отвязаться, ответил правдиво:

— Не люблю, товарищ военврач. Наговорите сейчас с три короба, Америки не откроете, пропишете покой и демобилизацию. Всё равно не выполню.

— И всё-таки я бы настаивал на осмотре. Разрешите объяснить!

Молодой доктор был увлечён своей профессией и тонкости субординации вежливо отодвинул в сторону ради выполнения того, что полагал своим долгом. Одежда из званий и должностей не мешала доктору нащупать под ней живого человека, а нащупав, далее иметь дело только с ним. Незаметно и само собой так получилось, что ничего не остаётся, как успокоиться и довериться.

Бродов был удивлён, сколь многое можно узнать о состоянии здоровья человека, основываясь лишь на результатах внешнего наблюдения. Век живи — век учись. Выплыл даже лёгочный процесс, благополучно зарубцевавшийся тридцать лет назад. Оставалось подтвердить догадки врача, согласиться на полноценный осмотр и выслушать по его результатам тревожные прогнозы, дополненные подслащенной пилюлей рекомендаций. Тут чуда не произошло: доктор действительно Америки ему не открыл. Правда, научил паре-тройке дельных и выполнимых приёмов саморегуляции в полёте.