5. Размышления и указания-намеки

То, что зафиксировано в этих записных книжках – прежде всего в II, IV и V, дает отчасти также всегда основные настроения вопрошания и открывает предельно широкие кругозоры для мыслительских этюдов. Они, как может показаться, возникали всякий раз в зависимости от мгновения, но являют собой череду непрерывных усилий, направленных на решение одного-единственного вопроса.

6. Лекция о Гёльдерлине, прочитанная в зимнем семестре 1934/35 года и в летнем семестре 1935 года и подготовка к истолкованию «Эмпедокла»

Эта лекция после долгого постижения смысла была первой попыткой интерпретации отдельных «произведений» (гимнов). То, что я попытался сделать, нигде не соответствует ни в малейшей степени произведению поэта; – и это имеет решающее значение, Гёльдерлин здесь берется не как один из поэтов среди других – а также не как предполагаемо соответствующий нынешнему времени, он берется как именно тот поэт, который соответствует другому началу нашей будущей истории. Поэтому данная лекция находится в самой глубокой внутренней взаимосвязи с поставленной задачей – сделать вопросом истину бытия – и не представляет собой, например, только окольный путь в «философию искусства поэзии» и искусства вообще.

Лекция как лекция, пожалуй – как каждая из моих лекций, всегда имеет в то же время и в первую очередь намерение воспитывать, подвести к поэту, то есть его творчеству, к его произведениям. Однако, это никоим образом не касается скрытого намерения, которое определяет выбор «Гимнов» и сам подход.

7. «О со-бытии»

Эти «До-клады к философии» должны были сделать в новом подходе заметной всю широту вопроса о бытии; здесь дело идет не о развертывании всех частностей, потому что оно слишком легко сужает подлинный кругозор и ведет к потере основного хода вопрошания. Однако и здесь еще не достигнута та форма, которой я хотел достичь для публикации в виде «произведения»; ведь здесь должен был заявить о себе новый стиль мышления, сдержанное пребывание в истине пра-бытия. Сказывание, вымалчивание – делание зрелым для существенности простого.

Самое плохое, на что могут наткнуться эти усилия, было бы психологически-биографическое расчленение и объяснение, то есть движение, противоположное тому, которое как раз входило в нашу задачу – пожертвовать всем «душевным», как бы оно ни было хранимо и завершенно в интимной сфере, ради достижения одиночества в отчужденном произведении.

Поэтому – если это вообще может быть важно – не должно быть никаких собраний писем и тому подобного, что служит только любопытство и создает удобство для того, чтобы отклониться от выполнения задачи мыслить сами «вещи».

Что, если однажды исчезнет собачья тяга любопытных к «рукописному наследию»! От этой суетной озабоченности менее всего остается ожидать, чтобы она когда-либо привела к пониманию чего-нибудь – я хочу сказать: превратилась в нечто, относящееся к грядущему, ведь она лихорадочно тянется только к тому, что делает еще более завершенным уже произведенным ею расчет-калькуляцию и подтверждает в любом случае.

Если это «рукописное наследие» не сопрягалось бы со способностью уводить в сторону – способностью открывать создающий новый путь-подход к совершенно иному, очень долгому вопрошанию, то о нем даже не стоило бы и упоминать.

Простое умножение уже опубликованного – излишне.

Самое малое, что, вероятно, можно оставить – это движение вопрошания отдельного вопроса, и это могло бы показать, что сегодня самое сильное и разрывающее-разрушительное напряжение какой-то малой силы еще не представляло бы ничего против закоснения суще-бытующего – в стремлении к возвращению пра-бытия как сферы, где происходит прибытие или бегство последнего бога.

И все же – всем «результатам», и тезисам, и понятиям предшествует то здесь, то там вероятно удающееся вспыхивание, словно молния, освещающая долгий путь, которое становится силой, определяющей великое будущее.

Великолепие Вот-Тут-бытия покоится на переменчивом и самоосваивающем превзойдении самого себя в раздирающей борьбе, которая сокрывает самое что ни на есть умалчиваемое, и все же остается несказанно благодарным любой, даже малейшей помощи.

Послесловие издателя

Разделенная на 28 частей и 135 фрагментов рукопись «Постижения смысла»»Besinnung«, которая здесь впервые напечатана из наследия как 66 том Собрания сочинений, возникла в 1938/1939 году как продолжение к как раз завершенной в это время работе «До-клады к философии (О событии)». Она состоит из 589 пронумерованных рукописных листов формата Din A 5 – и лишь немногие исключения составляют листы меньшего формата. К этим 587 листам добавляются отдельно посчитанные листы отрывка 15 (лист 96 a – 961 с последующими 11 листами), равно как и отдельно посчитанные листы отрывка 65 a (лист 262 a – 262 e). На каждом рукописном листе сверху слева стоит цифра сквозной нумерации, вверху справа – внутренняя нумерация внутри отрывка – либо с использованием цифр, либо с использованием букв.