«В сентябре [1939] прибыл какой-то майор... Он собрал всех солдат и сказал, что с запада на нас напали немцы, а с востока — русские... что мы не знаем, с кем сражаться... и велел нам идти, куда хотим...»[16]

Этот солдат отправился к себе домой. В восточной Польше захват был нехотя воспринят как fait accompli, что, собственно, и входило в намерения Советов. С поразительной поспешностью советские власти приступили к юридическому оформлению аннексии оккупированных территорий. 22 октября в белорусском и украинском секторах оккупированной Советским Союзом Польши прошли искусно отрежиссированные «выборы» в Народные собрания. Для их подготовки была организована широкая пропагандистская кампания, которую провели активисты из Советского Союза с помощью местных учителей. Присутствие на многочисленных предвыборных митингах было обычно принудительным. В день выборов не выказывающих особого рвения избирателей зачастую приводили к избирательным урнам милиционеры. НКВДэшники не стеснялись открыто запугивать жителей, чтобы обеспечить предложенным советскими властями кандидатам ожидаемое «подавляющее» большинство. Явка на выборы повсеместно превысила 90%, и в царившей кругом угнетающей обстановке мало кто осмеливался испортить свой бюллетень[17].

1 ноября 1939 г. Верховный Совет в Москве удовлетворил просьбу Собрания Западной Украины об ее включении в состав Украинской Советской Республики. На следующий день была удовлетворена аналогичная просьба Западной Белоруссии[18]. В середине ноября эти решения ратифицировали Верховные Советы Белоруссии и Украины в Минске и Киеве.

Прием, оказанный советским войскам населением восточной Польши, был далеко не однозначным. Некоторые белорусы вначале приветствовали прибытие Красной Армии. Несмотря на жесткие чистки, предпринятые НКВД против «непослушных» коммунистических активистов в конце 1930-х гг., они надеялись, что по сравнению с польским господством их положение в социальной сфере и в области культуры улучшится. Польские власти ограничивали обучение на белорусском языке и преследовали некоторых националистов[19]. Поэтому сочетание надежды и страха заставляло белорусов демонстрировать поддержку новому режиму. Во многих городах были воздвигнуты триумфальные арки, и ликующие толпы приветствовали приход Красной Армии. Вхождение Западной Белоруссии в Белорусскую ССР осуществило надежду на создание единого Белорусского государства, пусть даже и под советской эгидой.

То обстоятельство, что это господство было слишком жестким даже для белорусских коммунистов, показывают отрывки из письма В. П. Аасковича к Первому секретарю Белорусской Компартии:

«За радостью всего народа по поводу освобождения на второй же день последовало заявление о том, что все революционеры, члены КПЗБ (Коммунистическая партия Западной Белоруссии), «комсомольцы», освобожденные из польских тюрем — враги, а КПЗБ — партия, основанная польской военной разведкой. Большего безумия ожидать было невозможно. Наша борьба, наши страдания, наши мечты о счастливом будущем были осмеяны и оплеваны. Скажу больше: многие члены КПЗБ были арестованы, а остальные подвергались постоянной слежке... Наши враги потешаются над этим идиотизмом...»[20]

Массы белорусского крестьянства были лишены четкого сознания национальной идентичности, многие жители Полесья называли себя просто «здешними»[21]. Для них гораздо большее значение имели экономические изменения, принесенные советским режимом.

Реакция на Украине тоже была смешанной. Украинские крестьяне придумали прозвище для тех, кто периодически приходил на их родину обычно с целью использовать ее ресурсы; они прозвали этих пришельцев зайды, «захожие». Считалось несомненно благоразумным тепло их приветствовать в надежде на то, что тогда они будут вести себя лучше[22]. Тем не менее, слухи о большом голоде и чистках на Советской Украине в 1930-х гг. охладили восторги местных жителей[23]. Как и в Белоруссии, первыми пострадали украинские коммунисты. В 1938 г. Коминтерн приказал распустить Коммунистическую партию Западной Украины (КПЗУ) за националистический уклон[24]. Энтузиазм ярых националистов в Галиции по поводу создания единой Украины также охладел вследствие методов, которые Красная Армия применяла для его осуществления. Однако в это время украинцы еще не оказывали организованного сопротивления советскому режиму.

Главным объектом советских репрессий стали поляки. В восточной Польше они составляли господствующее меньшинство и до советского вторжения занимали большую часть руководящих позиций в государстве и обществе. Из районов, расположенных непосредственно к востоку от демаркационной линии, отделявшей Польшу от нацистской Германии, чиновники польской администрации, включая полицию, отступили на запад, стремясь добраться до относительно безопасной Румынии[25].

Сразу же после своего прихода советские власти начали арестовывать поляков, занимавших ответственные посты, — политических деятелей, чиновников, школьных учителей и юристов, а также интернировали всех польских военнослужащих как военнопленных и поместили их в лагеря[26]. В ходе допросов офицеров польской армии и бывших полицейских изолировали от всех остальных. Перспективы для этих людей были мрачными — их вскоре депортировали в Советский Союз, где многие были впоследствии убиты. Наиболее известный пример — расстрел 4000 польских офицеров в Катыни близ Смоленска[27]. Остальных военнопленных разделили по национальному признаку, причем некоторых белорусов и украинцев из лагерей выпустили.

Воспользовавшись неразберихой, царившей в начале советского вторжения, кое-кто из военнопленных пустился в бега, но многие, не желая связываться с советской бюрократией, предпочли остаться и ожидать выдачи официальных документов об освобождении. Однако с приближением зимы лагеря стали постоянными, и надежды на быстрое освобождение рухнули. Вместо этого советские власти заставили пленных работать на строительстве. Многих содержали в тяжелых условиях вплоть до немецкого вторжения, когда была предпринята попытка эвакуировать их на восток, в Советский Союз[28].

Местные сторонники коммунистов, в том числе некоторые евреи, вначале радостно приветствовали советские войска. Они помогали новому режиму, создавая подразделения местной милиции и способствуя становлению временной администрации. Подразделения милиции участвовали в разоружении р «реете польских полицейских, что вызвало возмущение поляков. Однако с прибытием в ноябре 1939 г. советских служащих и полицейских с востока многие местные коммунисты, в том числе евреи, были сняты с ответственных постов[29].

Назначая своих людей на все посты, советский режим намеревался укрепить свою власть на вновь оккупированных территориях. Для этой же цели использовались и выборы. Как вспоминает один уцелевший еврей, эти выборы никоим образом не способствовали демократической легитимации новой власти: «Выборы в местные советы тоже были сфальсифицированы. Русские посадили в советы своих, специально отобранных людей. Например, одного кузнеца, простого, необразованного еврея, выбрали только для того, чтобы он выполнял их приказы»[30]. Регистрация избирателей и неусыпный надзор над голосованием воспринимался населением как средство выявления политических оппонентов[31].

После ареста польских полицейских советские власти использовали вновь созданные подразделения местной милиции для проведения своей политики. На милицейские должности назначали не только местных коммунистов, но даже бывших уголовников[32]. Местные жители особенно удивлялись при виде евреев, несущих полицейскую службу на улицах[33]. Некоторых поляков, лишившихся своих прежних преимуществ, такая политика особенно оскорбляла и раздувала тлевший в период между двумя войнами латентный антисемитизм. Зато полный контроль над милицией находился в надежных руках.

Больше всего жители боялись офицеров НКВД, прибывших с востока. Их узнавали по красному канту на униформе. Они отвечали за борьбу с врагами режима. В их обязанности входил надзор над милицией и управление многочисленными переполненными тюрьмами[34]. Эти тюрьмы использовались в основном не для отбывания наказания осужденных, а для проведения допросов: «...Тюрьмы в основном рассматриваются как место изоляции арестованных для проведения следствия. Следствие может длиться неделями, месяцами и даже годами. Только следователь может определить режим для каждого отдельного заключенного ... их постоянно переводят из одной камеры в другую, из одиночки в чудовищно перенаселенную общую камеру или просто в карцер в соответствии со степенью давления, необходимого для того, чтобы сломить их сопротивление. Содержание в тюрьме, сам тюремный режим и применение карцеров... всё это утратило свои первоначальные функции и теперь служит лишь средством давления в процессе следствия...»[35]

Типичным примером советских карательных мер была очистка деревень, расположенных близ демаркационной линии, с целью создания зоны безопасности[36]. Житель одной деревни в районе Брест-Литовска вспоминает: «...Наша деревня была расположена на берегу реки Буг. Советская власть переселила нас оттуда дальше к востоку в бывшие дома этнических немцев»[37]. Людям приказывали покидать свои дома, и затем эти дома разрушались[38].

Но главный результат советской оккупации был еще более мрачным. По сложившейся традиции ответом русских на национальное сопротивление в Польше была ссылка в Сибирь[39]. Вскоре после захвата восточных территорий Польши начались массовые депортации, охватившие ужасом всю зону оккупации.

В первой половине 1940 г. советские власти провели три волны депортации на восток[40]. В феврале НКВД арестовало польских «военных поселенцев» и лесничих, работавших в сельской местности. Их присоединили к полякам-горожанам — служащим, представителям власти и полицейским, часть которых была уже арестована ранее[41]. Около 140.000 поляков было депортировано на работы, оказавшись, главным образом, на лесоповале в лагерях ГУЛАГА на востоке Советского Союза. Одной из целей данных мероприятий могла быть попытка уменьшить риск польского партизанского сопротивления в обширных лесных массивах восточной Польши[42]. Отсутствие этих людей, несомненно, сказалось на последующем развитии партизанского движения в период немецкой оккупации.

Некоторым полякам удалось избежать депортации посредством изменения местожительства. Одна семья из окрестностей Волковы-ска, которую тайно предупредили, что она занесена в список лиц, подлежащих депортации в феврале 1940 г., нашла убежище у друзей в Барановичах[43]. Известны также случаи, когда поляков освобождали из-под ареста и разрешали им вернуться к своим семьям в оккупированную Советским Союзом Польшу[44]. По этим противоположным друг другу примерам можно судить о царившем повсеместно произволе: «Характерно, как проводились аресты. Из домов, куда полиция приходила за кем-либо, забирали не только их, но и тех, кто в это время случайно оказывался в доме»[45].

13 апреля 1940 г. были депортированы семьи лиц, принадлежащих к определенным группам населения, которые считались потенциальными врагами режима, так как мужчины из этих семей — офицеры и унтер-офицеры польской армии, помещики, бизнесмены, государственные служащие, учителя, юристы и политические деятели, в том числе бывшие коммунисты — были уже арестованы ранее. Наряду с польской интеллигенцией в эту группу включили много евреев и даже зажиточных белорусских и украинских крестьян. Местом назначения были населенные пункты на территории Казахстана, где депортированных использовали на различных работах. Тяжелые условия жизни привели к высокой смертности среди депортированных, особенно среди детей, как в пути, так и непосредственно в местах ссылки.