В течение зимы 1941-42 гг. немецкая полиция охраны порядка включила шуцманства, команды местных полицейских-добровольцев, в состав общей полицейской структуры Гиммлера. Таким образом, руководители немецкой полиции получили в каждом районе надежное орудие, с помощью которого они в 1942-43 гг. смогли очистить все оставшиеся на Украине и Белоруссии гетто. Глава 4 на основе многочисленных новых источников тщательно анализирует организацию местной полиции, причем особое внимание уделяется набору, происхождению и обязанностям шуцманов.

События «второй волны» расправ известны хуже, что отчасти объясняется недостатком немецких документов того периода. Однако на бывшей польской территории в ходе «второй волны» погибло больше людей, чем во время расстрелов, проводившихся эйнзатц-группами в 1941 г.[3] Глава 5 повествует о «ликвидациях» гетто в 1942 и 1943 гг. Примеры относятся к Житомирской и Николаевской областям Украины, а также к Слониму и Несвижу (Белоруссия). Проводится также обзор расстрелов в окрестностях Глубокое (восточнее Вильнюса) и в районе Волынь-Подолье. Пристальное внимание уделено активной роли местных полицейских в этих акциях и в последовавших за ними розыскам и поимке спрятавшихся евреев. В этот период Холокоста нацисты особенно полагались на верность и инициативу своих местных подручных.

Экономическая эксплуатация местных жителей немцами рассматривается в главе 6 в основном с точки зрения ее воздействия на все население. Реквизиции, депортации и принудительный труд — всё это осуществлялось при поддержке местной полиции. Начиная с лета 1942 г. проведение этих мероприятий способствовало развитию партизанской войны, что, в свою очередь, повлияло на перспективы выживания евреев, бежавших в леса и принявших участие в сопротивлении. Политика немецкой администрации, занятой (на высшем уровне) разработкой планов реформ, рассматривается на фоне реального положения вещей — эксплуатации, коррупции и даже деморализации персонала местных учреждений.

В главе 7 рассматриваются жестокие полицейские расправы с семьями партизан, с одной стороны, и реальная тактика партизан в сложной обстановке соперничества партизанских групп различной национальной направленности, с другой. Необходимо учесть, что карательные операции полицейских были направлены не только против евреев, но и против нееврейского населения. Описываются также то, что происходило с укрывшимися в лесах партизанами-евреями. Открытые конфликты между украинцами, поляками и литовцами в конце периода оккупации демонстрируют еще одну форму «этнических чисток» в обстановке «вакуума власти», возникшего после ослабления немецкого контроля в 1943 г. От всех этих жестоких партизанских схваток больше всего потерь пришлось на долю гражданского населения.

В последней, восьмой, главе сопоставляются маршруты бегства и послевоенные судьбы местных полицейских с тем, что случилось с пережившими Холокост евреями. В хаосе послевоенного перемещения огромных людских масс пути палачей и их жертв нередко совпадали. К сожалению, холодная война помешала отдать должное не только палачам, но и их жертвам. И, наконец, в Заключении дается итоговая оценка природы и значения полицейского пособничества в Холокосте.

Географически настоящее исследование охватывает те регионы Белоруссии (Генеральный округ Белоруссия) и Украины (Генеральные округа Волынь-Подолье, Житомир, Киев и Николаев) [см. карты 2 и З][4], которые к концу 1941 г. попали под контроль немецкой гражданской администрации. Их население насчитывало свыше 10 миллионов человек, из которых 7% составляли евреи. До 1939 г. большая часть этих земель принадлежала Польше. В умонастроениях жителей бывших польских провинций и тех территорий, которые пережили почти 20 лет советизации, заметны определенные различия. В данном исследовании наиболее подробно рассматриваются бывшие польские территории, однако для сравнения привлекаются примеры и из бывших советских областей.

Предлагаемое исследование представляет собой совокупность анализов происходившего в целом ряде отдельных местностей, мозаично разбросанных по этой громадной территории. При этом широко используются личные свидетельства, главным образом, участников послевоенных судебных процессов. По возможности представлены показания трех сторон — преступников, жертв и очевидцев, — с тем чтобы, дав различные точки зрения, создать объемную картину событий.

Рассекречивание советских архивов в 1989 г. открыло для исследователей значительное количество трофейных немецких документов, в том числе касающихся немецкой администрации и полицейских формирований. Широко использованы собрания из архивов Москвы, Минска, Бреста и Житомира, а также замечательная коллекция микрофильмов, хранящаяся в Мемориальном музее Холокоста в США. Кроме того, для осмысления характера оккупации в целом привлекались и некоторые литературные источники.

Рассказ построен таким образом, чтобы дать возможность источникам говорить самим за себя, разумеется, в рамках строго аргументированного изложения событий. Учитывая характер изучаемого предмета и использованных источников, эту методику можно, пожалуй, назвать юридической — то есть, объяснением происходивших процессов посредством скрупулезного анализа свидетельств, полученных в ходе местных судебных разбирательств. Именно благодаря обилию деталей, содержащихся в многочисленных личных свидетельствах, можно надеяться установить достоверность используемых источников. Особое внимание было уделено привлечению широкого спектра не всегда согласующихся между собой материалов. Противоречивые свидетельства сопоставлялись друг с другом, проверялась их адекватность в контексте всей совокупности имеющихся данных.

В некоторых отношениях мои изыскания повторяют ход уголовных расследований, из материалов которых я почерпнул много информации. Изучение истории, в сущности, схоже с работой детектива, когда, следуя за обнадеживающими архивными «уликами», историк устанавливает интересующую его картину событий. Подробное описание преступлений местной полиции дает возможность проанализировать структуру и характер этой организации, а также составить портрет ее типичного представителя. Изучение показаний многих местных коллаборационистов и собранных о них материалов позволяет установить способ формирования полицейских подразделений, мотивы действий и даже послевоенную судьбу значительного числа нацистских пособников из местного населения. Поскольку последние суды над ними близятся к неизбежному финалу, историкам пора установить роль шуцманов в Холокосте на основе большого количества ставших ныне доступными материалов.

В связи с широким использованием исторических данных, собранных прежде всего в юридических целях, перед исследователями встают определенные методические проблемы. В большинстве случаев подлинные имена и фамилии свидетелей и преступников, естественно, опущены. Многие новые данные, заимствованные из материалов расследований, проведенных в коммунистических странах, были тщательно изучены, перепроверены и сопоставлены с другими имеющимися материалами. Что касается показаний очевидцев, то в большинстве случаев не вызывает сомнений, что описываемые ими события действительно имели место. Конечно, в них встречаются определенные ошибки, которые необходимо принимать во внимание: неточности в датах, цифрах и в написании имен, что объясняется провалами в памяти и различием в транскрипции. Многим свидетелям явно не хватало точных знаний об определенных подразделениях; иногда они не могли уверенно опознать преступников. Тем не менее, можно только удивляться тому, сколько подробностей люди могут вспомнить даже через 50 лет после событий, очевидцами или участниками которых они были.

Особенно осторожно следует подходить к показаниям преступников. Их можно использовать лишь в тех случаях, когда они подтверждаются другими независимыми показаниями, а также, если речь не идет об их личной виновности или невиновности. Мотивы, которыми они руководствовались, можно оценить лишь посредством скрупулезного анализа всех имеющихся источников. В конечном счете, невозможно точно узнать, что происходило в головах убийц, и выводы историков по подобным вопросам следует рассматривать с осторожностью, скорее как более или менее обоснованные умозрительные построения, нежели как факты.

По многим вполне понятным причинам изучением истории местной полиции, сотрудничавшей с нацистами на оккупированных территориях Советского Союза, до сих пор явно пренебрегали. Упорно преследуя коллаборационистов как предателей, советское правительство неохотно шло на открытое признание широкого распространения сотрудничества местных жителей с немецкими захватчиками. Историки-эмигранты по аналогичным (хотя по существу диаметрально противоположным) мотивам тоже предпочитали преуменьшать соучастие отдельных лиц в зверствах немецкой полиции. Вместо этого они подчеркивали крушение надежд националистически настроенных групп населения на создание независимых государств. Участие местных жителей в Холокосте в таких странах как Литва и Украина остается болезненной проблемой и требует тщательно выверенных формулировок со стороны лиц, занимающих высшие посты в этих государствах[5]. Ввиду важности данной темы одной из целей данного исследования было заполнение значительных пробелов, остающихся в исторической литературе по данному вопросу, на основе использования широкого спектра источников.

Наше нынешнее понимание Холокоста до сих пор еще многим обязано плодотворной работе Рауля Хилберга, создавшего первую подробную историю Холокоста на основе трофейных немецких документов[6]. В последние годы его основополагающее исследование было продолжено многими учеными, прежде всего Кристофером Браунингом, который внес значительный вклад в предмет[7]. Как показывают последние новаторские труды немецких историков Дитера Поля и Томаса Зандкюлера о событиях в районах Люблина и Галиции (Генерал-губернаторство), осуществление геноцида на местном уровне часто было сложным процессом, в котором причудливо переплетались такие факторы как личная инициатива и практические соображения[8]. В настоящее время некоторые молодые немецкие историки стараются на основе ставших теперь доступными новых материалов из советских и немецких архивов свести воедино ряд все еще остающихся фрагментарными исследований[9].

Для настоящего труда самое важное значение имели подробные свидетельства, хранящиеся во многих городах Белоруссии и Украины. Они позволяют понять ход реализации немецкой политики с той точки зрения, которая ранее была невозможна. Существующие исследования немецкой оккупационной политики на востоке, как, например, классический труд Александра Даллина или анализ попыток проведения реформ Тимоти Маллигана, сосредоточивали свое внимание на политических проблемах высшего немецкого руководства[10]. Изученные ими документы представляют собой главным образом переписку первых лиц местной администрации с их берлинским начальством. Лишь в самое последнее время Бернард Кьяри в своем новаторском исследовании предпринял более подробный анализ повседневной жизни простых людей на оккупированных территориях[11]. Личные воспоминания, раскрывающие трагический опыт войны, оказывают более непосредственное воздействие.

Основополагающее значение для понимания Холокоста имеет также точка зрения его жертв. Рассказы отдельных лиц, переживших войну, важны вдвойне — они не только живые свидетели событий, но и носители уникального мироощущения: многих из них не покидало чувство полной изолированности от всего населения в целом. Некоторые из наиболее ценных трудов написаны людьми, которые сами пережили преследования нацистов. Особенно интересны работы Шмуэля Спектора (Волынь), а также книги Шалома Холавски и Герша Смоляра (Белоруссия). Тонкий анализ местных событий на основе устных свидетельств отличают книги Нехамы Тэк об Освальде Руфайзене и о партизанах Бельского[12].

Необходимо также иметь в виду, что прежние исследователи Холокоста значительно недооценили два важных аспекта — во-первых, всестороннее использование Гиммлером местных сил в проведении Холокоста и, во-вторых, решающее значение «второй волны» полных «ликвидаций» 1942-43 гг. Между тем, именно в эти годы немецкие подразделения и их подручные уничтожили (большей частью расстреляли) на территории Советского Союза в пределах границ 1940 г. свыше 500.000 евреев. Приведенные в настоящем исследовании подробные данные об организации и хронологии Холокоста дадут дополнительный импульс разгорающимся ныне дебатам об особенностях Холокоста на востоке.

Ввиду неизбежного возникновения различных проблем следует отметить, что приводимый здесь статистический материал заимствован из имеющихся источников. Демографические данные и сведения о числе жертв отдельных акций в большинстве случаев являются лишь приблизительными. Приводимые цифры должны дать общее представление о масштабе описываемых событий, но полагаться на них следует с некоторой осторожностью. Точных цифр, к сожалению, ожидать не приходится.

В заключение следует сказать, что историю местного соучастия в Холокосте нельзя оценивать по количеству жертв. Она скорее представляет собой совокупный опыт множества отдельных лиц. Как они реагировали на чудовищные события нацистского геноцида и партизанской войны? Пользуясь их собственными рассказами, эта книга стремится представить точку зрения простых людей, жителей деревень, многие из которых испытали ужасы Холокоста и полицейские зверства буквально во дворах своих домов.

13