– Я готовлю тело к пляжному сезону, – говорит она. – К следующему лету.
На ее губах играет усмешка – та самая, которую все неправильно понимают. У Табби просто такое лицо. Эта усмешка – всего лишь попытка найти смешное в ситуации, которая совсем не кажется смешной. Что в этом плохого? Все хотят видеть ее жалкой, горюющей вдовушкой. Но смерть никогда особо не огорчала Табби. Я вспоминаю, как однажды она вела машину, едва получив права, и в наше лобовое стекло врезалась птица и сломала себе шею. Я плакала. Она – нет.
– И что мне оставалось делать? – спросила она. – Вывернуть на встречку? Эта птица явно желала умереть.
(Не рассказывай никому об этом случае. Из-за него люди начнут видеть то, чего нет. Если взять в расчет то, как все идет, то в скором времени эта птица воскреснет из мертвых, чтобы поведать журналистам о своей несчастной судьбе и выставить Табби в еще более невыгодном свете. Вот доказательство того, что она убийца. «
– Как школа? – спрашивает Табби. – Вот уж не думала, что буду по ней скучать. Но, честное слово, сидеть тут – почти то же самое, что сидеть в школе. Люди здесь тоже не очень приятные.
– Нормально.
Я не стала рассказывать ей, о чем все говорят. Что теперь некоторые смотрят на меня по-другому. Что иногда я даже не против этого, потому что, по крайней мере, на меня смотрят.
– А что с соревнованиями по штату? Я пропустила твой первый забег. Прости. – Она опускает взгляд на свои ладони.
Она чувствует себя виноватой. И это Табби, которую никто другой не видит. Моя Табби. Та самая, которая помнит каждый важный момент моей жизни вместе с теми моментами, которые мне самой кажутся несущественными.
– Не извиняйся. Я победила.
Это ложь. Я не победила. Я даже не бежала. Но Табби в таком месте, куда правде не просочиться. Ей никак этого не узнать. Мама и папа не смогут ей сказать, потому что тоже не знают.
– Конечно же, ты победила.
Ее руки барабанят по столу. Бледные пальцы. Ногти с идеальной кутикулой, которая так разительно отличается от моей, порванной в лохмотья. Ее ногти покрыты черным лаком.
– Знаешь, я тебе завидую. Я всегда тебе завидовала. У тебя такой большой талант. Твое тело знает, что делать. Оно бежит. Мое же ничего не понимает.
– Это не талант, – мямлю я. – Я просто тренируюсь больше, чем остальные.
Это правда. Ребята идут гулять и веселиться на вечеринки. Они пьют и курят до полной отключки, не заботясь о последствиях. Моя жизнь – это рутина, которая четко спланирована и подчиняется правилам. В последнее время мне кажется, что я живу в клетке.
– Нет, у тебя есть талант, – спорит Табби. – Может, моя проблема в том, что я никогда по-настоящему не прикладывала особых усилий. Если бы я так делала, то все было бы по-другому. Я бы не была сейчас здесь.
Но она врет. У меня такое чувство, что Табби прикладывала усилия во многом. Она просто слишком много сил тратила на то, чтобы со стороны казалось, что ей все дается легко.
– Пообещай мне кое-что, – говорит Табби. – Просто сделай так, чтобы у тебя была своя жизнь без них. Без мальчиков. Девочек. Других людей. Потому что если ты впустишь в свой мир других, то ты перестанешь понимать, где заканчиваются они и начинаешься ты. Ты потеряешь себя в этом беспорядке.
Наше время вышло, и я не могу спросить Табби, что она имела в виду. Может, мне и не нужно спрашивать, потому что я и так все понимаю.