Я в буквальном смысле не знаю, мне хочется плакать или смеяться. Иногда Бэк просто не стоит затраченных усилий. Он словно пазл, у которого недостает многих деталей.
– Почему ты ударил Марка? Тогда на вечеринке? – Я даже не знаю, зачем я задаю этот вопрос, но по какой-то причине мне внезапно это кажется важным.
Бэк тянет себя за кончики волос.
– Мы повздорили. Я сказал, что глаз с него не спущу. Он посмотрел на меня так, будто вообще не понял, о чем я говорю. Он тот еще манипулятор, Лу. Он знает, что делает.
– Был. Знал. Он мертв, Бэк. И никто не считает, что Табби сделала это одна.
На этот раз, когда он притягивает меня к себе, я сопротивляюсь, но лишь секунду. Я помню, на какие вещи способны его руки: хорошие и плохие. В этом весь Бэк. Он груб с другими людьми. Костяшки его пальцев не раз были покрыты кровью. Из его рта вырывается то облако сигаретного дыма, то ругательства и угрозы. Но Бэк нежен со мной. Его рот называет меня «сладкая, сладкая», пока он прижимается к моей коже, а его руки меня боготворят.
– Просто верь мне, – говорит Бэк. – Я к этому не причастен. И она тоже.
«Почему ты не ответил той ночью на мои сообщения? – хочу спросить я. – Где ты был на самом деле?» Но я не спрашиваю, потому что часть меня кричит, не умолкая, что я на самом деле не хочу знать ответов на эти вопросы.
– Я верю тебе, – говорю я. – Я придумаю, как можно доказать твою невиновность.
Я заставляю его думать, что все это делаю ради него. Но я всегда была человеком, которому необходимо все знать. Мама как-то сказала, что у меня пытливый ум. Раньше я писала для школьной газеты, пока не поняла, что никто ее не читает и всем наплевать на разоблачение еды из кафетерия. Так что я решила все сделать по-своему.
Все это не ради Бэка и не ради Табби. Все это ради меня. И ради тебя. Потому что правда освободит нас всех.
32
Киган
ИНОГДА МЕНЯ ПРЕСЛЕДУЕТ предсмертный крик Марка. Точнее то, как он бы звучал, этот последний крик парня, который думал, что мир лежит у его ног. Часто в последнее время по ночам я просыпаюсь омерзительно потным. Я слышу голос Марка у себя в голове и вижу его разные версии. Счастливый Марк на вечеринках – парень, о котором все говорят. Грустный Марк после неудачного дня в бассейне. Даже пьяный Марк – веселый парень, подпевающий песням старых групп, о которых я никогда не слышал. Он знал слова практически каждой песни.
Я гадаю, о чем он думал в последние секунды своей жизни, до того, как надел рюкзак. До того, как она обняла его, поцеловала и столкнула с края.
Может, он вообще не кричал. Может, он был так шокирован, что не смог издать ни звука. Я не знаю, как долго длилось падение, но Раскол довольно высокий. Я ходил туда как-то раз, когда был ребенком. Это было в то лето, когда мой отчим пытался сделать нас более активными. Мои ноги стали ватными, и меня начало подташнивать, когда я посмотрел вниз. Я был до усрачки напуган тем, что стоял так близко к краю. Я до сих пор боюсь высоты.
Я задаюсь вопросом, издала ли звук голова Марка, когда ударилась о камни. Я думаю о всякого рода жутком дерьме. В основном о том, как выглядела Табби, глядя вниз на то, что сделала, и как выглядело ее лицо, когда она поняла, что он все еще жив.
Я должен был больше ценить свою дружбу с Марком. Я позволил этой девчонке встать между нами, чего она и добивалась. Она организовала для него вечеринку в честь дня рождения и мне об этом даже не сказала. Кто вообще так поступает? Она делала все, что могла, чтобы он отдалился от людей, которые о нем по-настоящему заботились, но он этого совсем не понимал.
Марка беспокоило то, что мы с Табби не ладим друг с другом.
– Я не жду, что вы станете лучшими друзьями, – говорил он, – но можешь хотя бы попытаться наладить с ней отношения? Она в моей жизни надолго.