Но где же были Норт с Маем? Они услышали разговор и спрятались?

В гостиную, держась за руки, вошли Король и Королева.

Омарейл бегло оглядела комнату, проверяя, не осталось ли улик, что кто-то тайком пробрался к ней ночью. И тут она заметила, что портрет деда чуть покосился. Они ушли! Видимо, догадавшись, к чему шел разговор с семьей, Даррит решил покинуть башню, чтобы избежать неприятностей.

Наконец принцесса выдохнула и взглянула на людей, заполнивших комнату. Ее покои всегда казались ей большими, но теперь, когда здесь были мама, папа, сестра, Бериот, Сова, Ил, стало тесно. В гостиной даже не было столько мест, чтобы сесть. Диван для двоих, кресло, стул за большим письменным столом – вот и все.

– Если позволите, я зажгу лампы, – предложил Белория.

Со светом и вправду стало как-то приятнее. В темноте казалось, что это пришли заговорщики, замыслившие преступление против короны, при лампах же ситуация кардинально менялась. Поздравления, слезы и улыбки – все это прошло для Омарейл будто в тумане.

– Принцесса, – услышала она голос Совы, отпуская Севастьяну.

Омарейл повернулась к госпоже Дольвейн, та стояла, разведя руки, приглашая в свои объятия. Принцесса вспыхнула от негодования: что это было, издевка? Попытка вывести из себя? Проверка на сдержанность?

Когда пауза затянулась и все в комнате обратили внимание на немую сцену, Омарейл сделала шаг вперед. Она смотрела Сове в глаза, силясь одним выражением лица показать всю свою ярость. Но та лишь любезно улыбалась, ожидая.

Если можно передать объятием ненависть, Омарейл сделала это. Сова же прошептала ей в ухо:

– Вы умница. Все делаете правильно.

Будь у принцессы в руках что-то острое, она всадила бы это госпоже Дольвейн в спину. Вероятно, почувствовав, что руки принцессы сжали ее чрезмерно крепко, Сова отступила. На губах ее при этом, как и прежде, была блаженная улыбка. Будто она была самым счастливым человеком в комнате.

– Вы знаете, как тяготило меня предсказание все эти годы, – произнесла госпожа Дольвейн, обращаясь ко всем.

Голос был пропитан страданием.

– Наконец все наши мучения позади. И в этот счастливый момент не будет ли излишней наглостью попросить… – Она повернулась к Королю и Королеве: – Позвольте мне вывести принцессу к народу. В день, когда Ее Высочество впервые выйдет к подданным, было бы глубоко символично, если бы я вела ее под руку.

У Омарейл едва не отвисла челюсть от изумления. Неужели Сове и вправду хватало дерзости предложить такое?!

– Разумеется, Совалия, – мягко ответил Король, пока Омарейл пыталась осознать безграничность наглости этой женщины.

– Я сама в состоянии выйти на балкон, – упрямо отозвалась принцесса, и как же это напомнило ей все многочисленные споры, которые были у нее с родителями из-за заточения в башне.

Что можно, что нельзя – всегда решала госпожа Дольвейн, и родители просто слепо верили ей. На любые доводы Омарейл они отвечали одними и теми же фразами, которые, видимо, им внушила Сова, сопроводив нужными эмоциями.

– Ваше Высочество, никто не сомневается в этом, – со всей возможной вежливостью и деликатностью произнес Бериот, – но будет в самом деле полезно для всеобщего восприятия ситуации, если госпожа Дольвейн сопроводит вас.