— Известно как — руками. Но вообще, конечно, места знать надо. И иметь капельку удачи. Ну ладно, думаю, этого нам с тобой должно хватить. Эх, жаль, мятными пряничками вот так же запросто не разживёшься!

— Обалдеть… То есть получается, что ты умеешь искать самоцветы, но при этом бродишь по лесу, носишь рогожу с чужого плеча, ешь, что придётся…

— А что я по-твоему должен делать? — насмешливо спросил Вольник, отжимая воду из волос.

— Ну, ты бы мог разбогатеть. Жить в хорошем доме, всегда иметь сытный обед. Тебе даже не пришлось бы работать самому, было бы достаточно указывать места добытчикам!

— А что тогда делал бы я сам?

— Ты был бы совершенно свободен и делал бы только то, что хочешь.

Вольник надел портки, сладко потянулся всем своим стройным, мускулистым телом и уверенно заявил:

— А я и так совершенно свободен и делаю только то, что хочу.

Найти место, где устраивалась вечёрка, оказалось нетрудно: там пели.

"Ходи, миленький, почаще,

Я дорожку развешу,

На кажинную берёзку

Ленту алу привяжу," — выводили звонкие девичьи голоса. Приглядевшись по сторонам, Нарок заметил, что и впрямь, на многих деревьях вдоль стёжки были повязаны цветные ленты. Следуя по этим ярким вешкам, парни, кто кучками, кто по одному, собирались к распахнутым дверям большого овина, внутри которого слышались песни и смех. Многие приносили с собой свечи, сласти, колечки и бусы. Что-то сразу шло в уплату за вход, остальное парни, верно, надеялись подарить приглянувшимся девушкам.

Внутри оказалось чисто и нарядно: стояли лавки, крытые полосатыми полавочниками, пол устилала свежая солома, горели лучинки и свечи в поставцах над плошками с водой. Девки сидели вдоль стен с веретёнами и пяльцами в руках, но куда только подевались их тёмные запоны, нарукавники и платки! Вся эта грубая рогожа висела теперь на крюках при входе, словно утиные перья волшебниц из сказок. Скинув их, девы преобразились. Они остались в клетчатых поневах и тёмно-зелёных и чёрных рубахах, расшитых диковинными узорами по горловине, груди и рукавам. Светлые, яркие цветы на них сплетались с фигурами птиц и зверей, у многих в вышивках блестели нити золотой и серебряной канители, бисер и иссиня-чёрные, блестящие диски змеелюдьей чешуи. Без платков стали видны и нарядные девичьи повязки, и вплетённые в косы пучки разноцветных лент.

Нарок с трудом узнал своих попутчиц, а когда узнал, замер, как громом поражённый. Тиша оказалась пухленькой, мягкой и кучерявой, а Омела — стройной, словно камышинка, и очень красивой. Коса её цвета тёмного солода была толще его руки, мягкие пряди так и манили притронуться, а рубаха на груди цвела бело-розовыми лотосами, вышитыми наборной гладью. Вольник тут же подпихнул его плечом:

— Чего встал? Понравилась? Так иди, подсаживайся, пока не угнали. Веретено у неё спрячь, и без поцелуя ни за что не отдавай! А не люба эта, так садись к другой. На вечёрках все равны: беден ты или богат, свой или чужак, подсаживайся к любой девице, лишь бы ей при тебе было весело.

Нарок успел-таки подсесть к Омеле и за вечер не отошёл от неё ни на шаг. Зато Вольник порезвился на славу: лез ко всем подряд девкам с поцелуями, путал им нитки и задирал подолы, вмешивался во все игры и шалости, походя раздаривал самоцветы, а то вдруг затеял всем желающим гадать по ладошке, и наговорил каждой подошедшей к нему девке такого, что те только смеялись в голос и шлёпали его веретёнами по хребту.

Однако любое веселье имеет конец. Догорели понемногу лучины и свечи, закончилось принесённое угощение, прекратилась буйная возня. Разобравшись по парочкам, молодёжь затихла, разбрелась по лавкам, и вскоре "хозяйки" вечёрки затянули провожальную песнь, выкликая каждого гостя по имени. Первыми спровадили парней, не нашедших себе в этот раз подружек, после — и парочки, в лад припевая их имена друг к другу. Девушки вновь надевали запоны, закутывались в платки, превращаясь из дивных волшебниц в серых уточек, рогожные кулёчки. Дружок, даже если он и стал таковым на один лишь вечер, должен был проводить подружку до дома, сдав с рук на руки родным. Вольнику выпало провожать какую-то Зайку, а Тиша, как ни странно, осталась без пары и должна была возвращаться к стоянке вместе с сестрой. И Нароком, разумеется.

То ли возвращались они неспешно, то ли Зайка жила совсем недалеко, но у поворота на Торговую тропу Вольник догнал их и пристроился под ручку к Тише. Вдруг сзади раздался грубый оклик:

— Эй, лохматый! Тютюну не найдётся?