Торвин нахмурилась и снова пристроилась в хвост обоза.

Небо понемногу расцвело закатными красками, под соснами начала сгущаться вечерняя мгла. Задворки давно исчезли из виду, а до поворота в лес было всё ещё далеко. Вдруг Добрыня, натянув вожжи, остановил Каравая и тихонечко сказал: "От ведь! Принесла нелёгкая…" Все глаза разом обратились к пустоши. По полегшей сухой траве вдоль дороги неслышными шагами шло существо в серебристо-сером плаще. Лица его не было видно из-под глубокого капюшона, зато глаза светились волчьей зеленью, хищной, недоброй. Странная тварь явно шла по следу обоза. "Мамочка," — жалобно пискнула Тиша, дрожащей рукой чертя в воздухе охранные знаки. Существо остановилось, повернуло голову. А потом сделало шаг точно по направлению к девушке. Дядька Зуй сдвинул брови и положил ладонь на рукоять ножа. Нарок поудобнее перехватил копьё. Этого оказалось довольно. Существо с пустоши словно только теперь заметило их всех. Оно издало короткий звук, похожий на неприятный смешок и устремилось к обозу, на ходу извлекая из ножен меч. "Нарок ко мне, остальные — в лес," — уверенно и тихо скомандовала Торвин, разворачивая коня навстречу врагу. Дядька Зуй подхватил за руки дочерей, Добрыня отпустил вожжи, и все они бегом бросились к соснам Занорья. Но кое-кто ослушался приказа Торвин и побежал совсем в другую сторону.

Вольник выскочил на пустошь прямо перед мордой Тууле, едва избежав его копыт. Он смахнул с головы шапку, быстро стащил с себя рубаху, вытянул к надвигающейся опасности раскрытые ладони и громко сказал:

— Эйа, Дэлия! Мэ бакр каоре-тэ!

Существо с пустоши остановилось, задумалось на миг, а потом вдруг тоже сняло плащ и уронило его на землю. Это была очень странная, но всё-таки женщина. Или ракшица? Худая, жилистая, горбоносая, красавицей она уж точно не была. Руки и лицо её украшали наколки, изображавшие сложные переплетения цветов и трав, волосы, коротко состриженные на висках, а сзади убранные в длинную косу, открывали взорам людей подвижные острые уши. Из одежды на ней оказалась одна только портупея.

— Эйа. Че-фа айэ кум аста фраджели? — сказала она резко.

— Ратачи, — ничуть не растерявшись отозвался Вольник, — Жу мэ, ну врем рау пэ Виелинна.

Что бы не означали эти странные звуки, воительницу пустоши они вполне устроили. Убрав меч в ножны, она снова надела свой плащ, повернулась к обозу спиной и быстро пошла прочь от тропы.

— Амирацэ-мэ этлэ Джу! — шутливо кланяясь, крикнул Вольник ей вслед.

Опасность миновала, беглецы вернулись к возку, и Торвин уже повернулась было к Вольнику, но дядька Зуй добрался до него первым. Он крепко хлопнул парня ладонью по голой спине и одобрительно прогудел:

— Ловко, брат! Чего ты такого этой чуде наплёл?

— Да ничего особенного, — ответил Вольник, с улыбкой косясь в сторону девушек, — Поздоровался и сказал, что мы ей не враги.

— А где ж ты выучился так гладко блекотать по-ракшасьи?

Этот вопрос заставил Вольника слегка смутиться, однако попутчики обступили его со всех сторон и требовательно ждали ответа.

— В кабаке, — уставившись себе под ноги, тихо сказал он, — Ракшасы туда часто захаживают, и к Бодуну, и на Хмельную горку.

— Ишь ты, — удивился дядька Зуй, — Оказывается, и от кабака польза бывает…

Подбодрённый его словами, Вольник тут же ляпнул:

— Ракшасы, вообще-то, нормальные ребята, не дурнее приоградцев. И выпить умеют. Главное — за карты с ними не садись, в миг разденут до подштанников.

— Во, видал? — заметил Добрыня кисло, — А ты говоришь: польза. Только и есть пользы, что молодняк по этим кабакам дуростей друг от друга набирается.

Дядька Зуй насмешливо прищурил глаз.