— Ну а сам как думаешь?
— Не пропустит оршинский староста послов. За опасными грамотами в столицу ляшскую — Краков послать велит. Ну а ежели купцами или странниками поедем, то ведь коли откроется — так ведь обдерут литвины до нага и в тюрьму бросят.
— Лучше б конечно архиепископа Галасуньского с собой в поездку взять, а вы вроде как караул почётный. Хоть границу проедете, а в Киеве чин чином объявитесь, скажите чего там в Орше напутали — не ведаем, — предложил я Семёну легенду посольства. — Токмо болен грек сей, не в силах ехать.
— Мню, опаску гречанин имеет, оттого хворым и сказывается. Мне Сулемша Пушкин про Литву много тут чего рассказывал за чаркой-то. Не любят там попов да монахов из Еллинской земли. Бают, де, токмо за корыстью они приезжают, да для соглядатайства на солтана турского.
— Я тебе напишу письмо к боярину Годунову, да сам зайди к этому архиепископу. Наёдёшь его в добром здравии — так уж уломай с собой ехать.
— Как же его уговорить? — удивился Головин.
— Как сумеешь. Хочешь — посулы сули, хочешь — стращай. Хоть нож к горлу приставляй, а коли не болен — пусть едет и православных магнатов и священников уговаривает от православия не отставать.
— Боюсь не осилить мне, — печалился Семён.
— Справишься. С собой зови дворян угличских, кто поретивей да в ученье преуспел. Да Ивашку-литвина с собой бери, даст Бог, сгодится. Пока ты в разъездах и учебник твой по арифметике напечатаем, — настраивал я посольского приказного на боевой лад.
Давно задуманное книгопечатанье буксовало. Для изготовления литер нашли всего одного резчика форм для литья подходящей квалификации. За год тот сумел изготовить все нужные шаблоны для букв и цифр привычного мне алфавита. А вот с традиционным русским шрифтом имелись проблемы. Литер для печатания им требовалось больше, да и изготовить их было не в пример сложнее. В ближайший год ждать окончания этой работы не приходилось.
Так же мне пришло в голову написать несколько писем самым высокородным магнатам придерживающихся православной веры. Семён к этой затее отнёсся неодобрительно, мол, пустое сие, да и риск есть — найти могут эпистолии, не оправдаешься.
— Раз трусишь — Иван Боярский повезёт, — именно так именовали теперь литвинского наймита.
Прозвище прилипло к нему от того, что он далеко не сразу сообразил перестать величать себя "панцирным боярином".
— Да отвезу, но как бы греха не вышло, — попался "на слабо" подьячий.
Три часа с Семёном придумывали содержание посланий. Писал я самолично, прописью из будущего. Мне казалось, что если письмо попадёт в чужие руки, то понять его непосвященному в угличские дела будет затруднительно. Головин же мой почерк разбирал вполне прилично, да и ещё мог с листа перевести на подходящий к месту язык. В адресаты назначили только тех магнатов, чьи титулы и имена посольский смог вспомнить безошибочно. А припомнил он порядочно народу. Всё-таки времена, в которые за невольную описку в титуле грозило от плети до плахи, весьма способствовали укреплению памяти у приказных.
Перечитав составленный Головиным список значительных персон православной веры, решил отправлять послания только титулованным особам. Получателями моих грамот должны были стать — воевода Киевский князь Василий-Константин Острожский, воевода Волынский князь Андрей Острожский, князья Адам и Михаил Вишневецкие, князь Григорий Сангушко-Коширский, князья Соломерецкие, Корецкие и Горские.
Все письма я составил на один лад, с небольшими стилистическими отличиями. В этих эпистолиях православные магнаты призывались повлиять на клир Киевской митрополии, возжелавший продаться Риму и погубить души свои и прихожан обращением в папёжскую веру. Собственно, написанное являлось чистой пропагандой, кто конкретно из западнорусских иерархов продвигает идею соединения с католичеством, мне было не известно. Я оговаривал всех подряд, надеясь, что невиновные смогут оправдаться. Излишек обвинений меня тоже не смущал, краски в посланиях сгущались намеренно. Ведь знание грядущего говорило о крепости унии, что подразумевало её серьёзную подготовку и значительную поддержку со стороны Римского престола и Польского государства. К тому же внеся разлад в стан противника, стоило надеяться на срыв подготовки к войне с Москвой.
— Надо бы подарков с собой нам, без даров ехать мало пользы, — уже озадачился тайным посольством Семён. — Да спехом трогаться, пока оттепель прошла да сызнова приморозило. До Смоленска дорога-то — одни гати по болотам. Растеплеется, вода подымется — не проедешь.
— Дам денег немного, да узорочье золотое Ждан выдаст. Остальное для тебя у боярина Годунова попрошу. Думаю — не откажет, снарядит казной меховой. Когда ехать сможешь?
— Да вот завтра спозаранку и тронусь вместе с московским гонцом. Чего тянуть? — что-что, а лёгкость местного служилого люда на подъём меня удивляла.