— Хороший спектакль идет в театре сегодня?
— «Хармс», — ответил я.
— А можно я ненадолго отлучусь, взгляну? Я никогда в театре не был.
— Как, вообще?
— Ну да.
Я не выдал своих чувств. До тридцати лет не был! Откуда же они его взяли? Прямо из колонии?
— Идите, Андрей, ничего не случится.
Но он и после не мог угомониться со своей жаждой знаний во всех сферах. Даже согласился быть посредником между мной и чужими, если уступлю
Его начальство узнало об этом раньше меня, и я сам видел кровавое пятно на стене в комнате первого этажа.
В это время мой тогдашний директор, сообразительная женщина и, как думалось, мой старый друг, сдала доставшийся нам голодовкой небольшой ресторан при театре. На бумаге — за копейки, на деле — совсем за другие деньги, двум молодым людям — мужу и жене, своей безусловной красотой сразу заслужившим полное мое доверие.
Согласие, царившее между ними, никакой кровавой развязки не предвещало. Я по-прежнему плевать хотел на мировой порядок. Оба из Театра на Таганке. Она бывший коммерческий директор, он ведущий актер. Директриса утверждала, что зарплату нам по-прежнему будет чем платить…
Я уволил мою подругу директрису, только когда обо всем догадался. И, оставшись один с новыми неразрешимыми заботами, стал шататься по саду вокруг особнячка, умоляя особнячок простить меня за это непреднамеренное предательство.
Вдруг вспомнил о бульдоге, который в мое долгое отсутствие безмерно скучал и, увидев меня, открывавшего дверь, вдруг неожиданно для всех совершил такой кульбит, что еще долго лежал на спине, ожидая, когда мы придем в себя, потрясенные.
Вот и я, не задумываясь, пригласил ту самую красавицу арендаторшу, обманувшую меня, стать директором театра. Я решил таким образом вернуть часть украденных денег — пусть возьмет ответственность на себя. Из каких-то своих стратегических соображений она согласилась.
— Ну вы и жук, — с интересом разглядывая меня, сказала красавица.
Ресторан за эти годы преуспел и назывался по имени моего спектакля «Парижская жизнь». Какие смерчи прошли мимо, какие страсти, какие угрозы, пока мы танцевали на сцене.
Не дожидаясь, когда мы станем придатком клуба, я добровольно попросился под его крыло. Опасное решение и в этот раз спасло меня — появились деньги на «Ким-танго».
«Безразмерное Ким-танго» — спектакль о счастье, ни на секунду не прерывающемся. Там было пятьдесят куплетов Кима на простенькую мелодию танго. Куплетов обо всём на свете — политике, театре, сексе, даже о Государственной думе. Рефрен один:
Ким увлекся. Ему понравилось так бессмысленно рифмовать, без руля и без ветрил, расстреливая патроны впустую, но иногда попадая.
Он заставал меня этим танго повсюду. Всё, что он диктовал, — сразу становилось своим, родным. Он как бы легко отгадывал мои мысли. Теперь в одной связке с ним надо было что-то делать, хотя бы разобраться. Как в разорванном бисерном ожерелье, надо было сначала подобрать бусинки, а потом вернуть их на свои места.