Пожал плечами:
— Не знаю. Болезнь тяжёлая. Я умру скоро.
Я почему-то вцепился в воскресенье. Начал пересказывать библейские сюжеты. Артём в паузе перебил, горько усмехнувшись:
— Да, знаю, «талифа куми».
Видно было, несмотря на его искреннюю мягкость, что он не верит. (Хотя мне было приятно, что я говорю с человеком, третьим после Веры Павловны и священника, хотя бы что-то знающим из Библии, а это было для меня едва ли не равносильно вере.)
Со свадьбы мы ехали с Пашкой Ястребовым на автобусе, на задних сидениях. Я знал, что он получил и прочитал моё письмо, но он молчал. Я понимал, что это, скорее всего, из-за его приверженности православию, и он не рассматривал меня сейчас ни как единоверца, ни как проповедника. Моя вера была ему чужда. Но я был упрям, и мне хотелось знать, что конкретно из того, что я открыл ему в Библии, претит ему. Каким-то образом беседа всё же завязалась, правда, я не помню, в каком ключе и о чём. В основном она была односторонная: я пространно и эмоционально рассуждал о чём-то, что Паша обозначил то ли как посыл, то ли как общее возражение. Каким-то боком меня вынесло на десять заповедей. Вдруг Паша перебил меня:
— А может девять?
— Что девять?
— Заповедей.
— Ну, пускай будет девять. Это не так важно в контексте того, о чём я говорю. Ведь дело в том, что…
Вдруг Паша рассмеялся, громко, на полавтобуса, и как-то нехорошо, как будто хотел меня поймать на чём-то и поймал. Я удивлённо посмотрел на него. Паша выразил мне скорее серьёзно, чем шутя:
— Ну ты определись, девять или десять. Серьёзно. Это же святое.
Я растерялся. Это было как-то по-свинцовски, как с этим На-На её, только хуже, потому что говорил друг. Я же был искренним с ним. Он мог бы сказать, что ему неприятен разговор, или что он верит во что-то иное. Но зачем эти подколы и провокации? Я смутился и еле смог вырулить беседу на нейтральный уровень. Причём духовная тема была скоропостижно свёрнута. Поговорили о Кольке и Маришке. Паша поделился, что уехал как раз из-за этих их разборок. На Узбекистанской он вышел: там жила его сестрица Лера. Больше я его не видел.
В какой-то момент я решил навестить и Вестницких. Тимофей был хмур. Он, впрочем, и всегда был, в основном, сдержан на эмоции. Но мы не виделись почти три года, и у нас не было такого, чтобы наша размолвка была так или иначе вербально обозначена. Они предоставляли долгое время квартиру Полине под съём, очевидно, как проявление дружеской поддержки, а я, по видимому, по-свински самоустранился. Но всё же это было в прошлом…
Ирина Ярославовна была, как обычно, проста и говорлива. Как, да что? В том числе и о вере моей. А меня по этому вопросу в то время за язык тянуть не надо было совсем. Но от беседы нашей с Ярославовной настроение у Тимохи упало совсем. Он посуровел.
— Ну с чего ты всё это взял? Это же просто сказки! А ты же взрослый человек. И не дурак с виду…
— Ну а что конкретно тебя не устраивает?
Тут вмешалась Ярославовна:
— Игорь, вот ты мне ответь: у bf есть иерархия?
(Ох, и тут провокации всякие пошли. Как будто в православии, куда она ходит иногда, никакой иерархии нет.) Я уже начинал побаиваться всех этих подвохов и взял расплывчатый тон.