Всего-то половина седьмого. Еще не вечер, по меркам Сергача. Аккурат сутки минули с того момента, как он, бодрый и окрыленный, отправился по адресам зловредных чародеев...

...Разбудил звонок в прихожей. На часах двадцать один с четвертью. Сутки тому назад в это же самое время Сергач разглядывал нарисованного в стиле иконостаса Иуду.

«Дзы-ы-ынь», — позвал звонок. Игнат соскочил с постели, уронил одеяло на пол, включил свет.

«Дзы-ы-ынь», — не унимался настырный звонок, требовал обратить на себя внимание. Игнат трусцой вбежал в темную прихожую, прижался сохранившей тепло подушки щекой к холодной двери, заглянул в «глазок».

Извращенная дверной оптикой и без того некрасивая женщина за сорок с протянутой к кнопке звонка рукой глядела с надеждой на выпуклую линзу и, казалось, видела сквозь дверь заспанного, в одних трусах, Игната.

Залаяла собака, за спиной у женщины подошли к соседской квартире тамошние хозяева с их длинношерстной таксой на коротком поводке.

«Такса тявкает скупо, следовательно, моя гостья пришла одна и за пределами видимости не прячутся громилы-налетчики», — подумал Игнат, кашлянул, прочистил горло и откликнулся:

— Кто там? — хотя уже узнал, вспомнил эту малоприятную женщину и даже припомнил ее журналистский псевдоним: Кручина.

— Нина Кручина. Мы с вами встречались двадцать первого октября прошлого года на дне рождения главного редактора газеты.

Название газеты Нина не назвала. Смешно, но, узнав Нину, Игнат так и не вспомнил, какую конкретно желтую газетенку оккультной тематики возглавляет главный редактор, пригласивший осенью прошлого года на фуршет практически всех первых лиц, владеющих предприятиями, подобными «Альфхейму». Приятно иногда почувствовать себя первым лицом, хотя прочих лиц в твоей фирме и нету, оттого Сергач и посетил шабаш VIP-персон, потешил самолюбие.

— Обождите секундочку, Нина. Я не одет, я быстро накину чего-нибудь и сразу открою, секунду...

Игнат сбегал в комнату, по пути включая повсюду электроосвещение, выдернул из шкафа длинный махровый халат (не чета халату господина Маркуса, гораздо скромнее), бегом вернулся в прихожую, сунул босые ноги в шлепанцы, поплотнее запахнул халат на голой груди, потуже затянул пояс, крутанул колесико «французского» замка, сработанного в Сызрани.

— Заходите, пожалуйста. — Игнат посторонился от открывающейся двери и переступающей порог Нины. — Рад. Весьма рад. Не часто меня балуют вниманием журналисты. Простите, что заставил ждать. Спал, знаете ли. Нынче ночью обещали магнитную бурю, вот меня и сморило неожиданно рано. Позвольте, я за вами поухаживаю...

Игнат с галантностью и предупредительностью вышколенного лакея бережно принял четверть пуда синтетического меха, аккуратно пристроил на вешалке.

— Вам нездоровится? — Нина отвернулась от мутного зеркала, взглянула на Игната с интересом опытного прозектора, пристально и внимательно, но без всякого намека на сочувствие.

От нее резко пахло чесноком, немного лаком для волос и едва уловимо антистатиком. При этом поедание чеснока не помогло женщине избежать простуды, а возможно, и легкой формы гриппа — нос у нее заложило, и она заметно гнусавила. И лак плохо удерживал искусственные завитки небрежного подобия прически. И антистатик попахивал зазря — при каждом движении синтетика свитерка потрескивала, цепляясь за кримплен юбки-миди.

— Да, пожалуй, мне немножко нездоровится. Пустяки, обойдется. Вы не разувайтесь, пожалуйста. У меня, извините, бардак. Не против, ежели я предложу вам пройти на кухню?

— Что с вашим ухом?

— Пустяки, поскользнулся, упал неловко. Сумочку можно вот здесь оставить, под зеркалом.

— В сумке диктофон.