Пролог

Блестящий бок ухоженного, тяжелого, как танк, джипа блеснул изумрудной зеленью. Автомобиль притормозил, объезжая рыхлый сугроб, из которого криво торчал одинокий фонарный столб. Подслеповатая лампочка лениво освещала грязные ошметки талого снега на потрескавшемся асфальте и слезоточивые пирамиды сосулек вдоль пунктира водосточной трубы, прижавшейся к блочной стене мертвой пятиэтажки. Ночью, в уснувшем «спальном» районе, рядом с пустым каменным бараком джип выглядел посланцем иного мира.

Сверкнув лакированным боком, автомобиль нехотя заполз в сырую темень и остановился вблизи мрачного провала парадного. С легким щелчком отворилась автомобильная дверца, на промозглый асфальт ступила нога в стильном, скроенном по заказу, полуботинке. Благородный каблук утонул в снежной слякоти. Не обращая внимания на хлябь под ногами, статный, одетый с иголочки пожилой господин решительно направился к зияющей пустоте парадного. Ему вслед глядели две пары хмурых глаз. Телохранители никогда не задавали лишних вопросов и редко оставляли бесхозным охраняемое тело. За вычетом тех исключительных случаев, когда седая голова, венчающая драгоценные телеса, сморщив ниточку усов и страшно побагровев, шипела сквозь фарфоровые зубы, обещая завтра же уволить профессионалов личной охраны, поменять их на более покладистых.

Колючие взгляды за спиной заставляли упрямого господина шагать широко и быстро, однако, переступив порог лишенного дверей парадного, он вынужденно укоротил шаг — впереди тьма лестничных пролетов с едва уловимыми очертаниями сбитых ступенек. Сладковатый запашок гнили сморщил ниточку усов пожилого франта больше обычного. Густые брови сошлись на узкой переносице, седовласый господин близоруко прищурился и разглядел-таки на площадке между первым и вторым этажом путеводный огонек свечи.

Тонкую палочку церковной свечки выкрасили черным, и от того казалось, будто лепесток огня повис в затхлом воздухе. Лавируя меж разнообразно мерзкого мусора, аккуратно наступая на увечные ступеньки, седовласый господин добрался до первого огонька, вновь прищурился, заметил очередную свечку на следующем лестничном изломе. Седовласый вздохнул глубоко, витиевато выругался шепотом на выдохе и продолжил восхождение.

Его ожидали на третьем этаже. Крашеный воск последней свечки капал на длинные, узловатые пальцы с желтоватыми, ломкими ногтями. Огонька едва-едва хватало, чтобы обозначить контуры костлявой фигуры в длинном, до пят, скроенном из грубо обработанной ткани балахоне с островерхим капюшоном.

— Почему здесь, а не как раньше, на кладбище? — вместо приветствия деловито, с явной ноткой неудовольствия в хорошо поставленном голосе спросил седовласый.

Капюшон шевельнулся, оранжевый огонек высветил продолговатое, скуластое лицо с уродливой вмятиной вместо правого глаза.

— Там нас заметили в последний раз, — с готовностью объяснил одноглазый. — По дороге через заброшенное кладбище нет-нет да и проедет грузовик, высветит фарами чего не надо. К тому же это место лучше прежнего. До одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого здесь стояла церковь, ее снесли и выстроили этот дом, который четырежды горел, пока четыре года назад весь не пошел трещинами...

Фигура в балахоне плавно повернулась, огонек свечки, описав широкую дугу, сделал видимым прямоугольник дверного проема. Одноглазый продолжил:

— ...В квартире, где будет происходить ритуал, четырнадцать лет тому назад повесился подросток. Четыре месяца назад здесь, на этой лестничной площадке, нашли обглоданный крысами труп бомжа. Можете навести справки, проверить факты, все, о чем я сказал, подтвердится.

Седовласый отмахнулся небрежно, пошуршал одеждами, достал и протянул собеседнику в балахоне небольшой листок плотной бумаги.

— Вот, держите, еще одна его фотография, как вы и просили. Не понимаю, отчего нельзя передать фото заранее, как и остальные, где-нибудь в цивилизованной обстановке.

— Неужели? — Бледное одноглазое лицо под ярко-красным капюшоном изобразило удивление. — Вы опять не желаете лично присутствовать во время ритуала?

В пустотах квартиры, где когда-то жил и умер мальчик-самоубийца, жалобно мяукнула кошка. Вслед за мяуканьем послышался лязг металла о металл и тихий, непонятной природы шорох. Пахнуло прелыми травами, горелой кожей. Кокетливая ниточка усов пожилого франта нервно дернулась, изогнулась дугой.

— Избавьте! Однажды поприсутствовал и... — Седовласый поежился. — Идите, вас ждут.