«До войны я жила с мужем и ребенком в Ленинграде. Муж погиб на фронте в первые дни блокады. Ребенок умер на моих глазах от голода и холода. Я обезумела от горя. И вот однажды в лютую стужу меня на улице застала тревога. Я зашла в первую открытую дверь, куда устремились и другие. Это была церковь.
Я выросла в семье атеистов и сама раньше смеялась над нелепостью веры в спасителя. Но тут со мною начало твориться что-то невероятное. От множества людей в церкви было почти что тепло. В темной пустоте чуть мерцали свечи. Священник читал проповедь о страданиях людских, говорил о том, как Христос „смертию смерть поправ, даровал живот сущим во гробех“ и доказывал, что человеку суждено превозмочь со смирением бездонную меру страдания. Он говорил медленно и торжественно, не обращая ни малейшего внимания на орудийные залпы, разрывы снарядов и стрельбу зениток. Он был как бы в другом мире, где уже не существовало войны, холода и где на тебя не может умоляюще смотреть пара знакомых до боли детских глаз с истощенного голодом и ставшего как бы прозрачным и все-таки старческого лица.
Все вокруг меня опустились на колени. На какое-то мгновенье я осталась стоять одна. Но потом словно сила какая-то придавила меня, и я опустилась на колени, повторяя за другими обрывки слов молитвы. По лицу текли слезы. Я посмотрела вокруг: другие тоже плакали. Может быть, от слез, не знаю, но мне стало легче.
С того дня я стала ходить в церковь регулярно. И даже после войны ходила в церковь в Москве и с жаром молилась, но только тайком от товарищей и подруг. Как-то неудобно было перед ними. И лишь совсем недавно перестала ходить вовсе. Ведь я неверующая», — сказала она напоследок и улыбнулась мне, как бы заканчивая наш разговор.
Пример тяжелый, но не исключительный. Хотя социальные корни религии в нашем обществе уничтожены, но война коснулась своим тяжелым дыханием всех и каждого. Не одна эта актриса перенесла горе во время войны. Тяжелым бременем свалилась война на весь наш народ. Почему же далеко не все, а лишь некоторые потянулись к богу? В наших социальных условиях это зависит, главным образом, от силы коллектива, окружающего личность. Если ослабли связи личности с коллективом, если человек остался один наедине со своим
Мы остановились лишь на одном частном примере, показывающем, как под влиянием бедствий войны обращается к богу сломленный тяжелым горем одинокий человек. Но в этом конкретном примере проявляется общее: примерно так же действуют и социальные корни религии в эксплуататорском обществе, обеспечивая ее живучесть, развитие и распространение.
Гносеологические корни
Кроме социальных, или, как их еще называют, экономических и классовых, существуют еще гносеологические корни религии. Слово «гносеология» означает «теория познания», а «гносеологические корни» религии — это такие ее истоки, которые следует искать в особенностях процесса познания, свойственных всякому человеку. В чем же они состоят?
Так же, как к социальным корням религии, и к этим нужен исторический подход.
Прежде всего заметим, что далеко не всякое человеческое сознание обладает способностью к религиозной фантазии. Чтобы обладать именно такой фантазией, надо прежде быть способным к фантазии вообще. А эта способность возникла у человека не сразу.
Религия извечна, утверждают ее защитники. Однако и это неверно. Человечеству насчитывается примерно миллион лет, а религия появилась не ранее 50–100 тысяч лет тому назад.
Почему же у первых людей не было никакой религии? Очевидно, дело в степени зрелости человеческого сознания. Появление религии — это не только следствие бессилия людей перед силами природы и их невежества, но и показатель определенного уровня развития человеческого сознания.
Животное не выделяет себя из природы. Человек выделил себя из природы благодаря труду. В материальном производстве он противостоит предмету труда, который он обрабатывает. Этот факт начинает отражаться в его сознании. Человек начинает и в мыслях выделять себя из природы. Ведь, чтобы перенести на природу свои человеческие черты, надо иметь их в своем сознании. Никакой религии на этой стадии развития общества еще нет, появились лишь первые искорки человеческой мысли. Затем рождается практическая потребность осознать свои отношения к другим людям. Эти отношения практически существуют в материальном производстве — на охоте, в собирательстве, в распределении продукции и т. д. Они не зависят от сознания и складываются под влиянием экономической необходимости. Без них производство невозможно. Они постепенно начинают отражаться в сознании людей в форме производственных традиций, обычаев и норм морали первобытной общины. Появляется первая историческая форма идеологии — мораль. Она существует в виде практических норм поведения. Однако и на этой стадии общественного развития еще нет религии. Мораль значительно древнее, чем религия. И только тогда, когда человеческое сознание под влиянием тысячелетней практики общественного производства становится достаточно зрелым, чтобы поставить вопрос об отношении человека к самому себе и об отношении природы к человеку, начинается перенесение на природу человеческих черт, ее одухотворение. Рождается представление о сверхъестественном. Первоначально в нем нет еще богов.
Все сказанное убеждает нас в том, что религия имеет не только социальные, но и гносеологические, то есть познавательные корни. Они состоят в способности человеческого сознания к полету фантазии в область сверхъестественного мира. Эта способность появилась у людей не сразу, а только на известной стадии зрелости производства и общественных отношений, а стало быть, и сознания. Питекантроп и синантроп такой способностью не обладали. Вот почему у них не было религии, не было культа. Такая способность к фантазии, пусть самой простейшей, появляется, очевидно, у неандертальца.
Заметим, что не всякая фантазия имеет религиозный смысл. Религиозная фантазия появляется только тогда, когда человек переносит на предметы и явления природы свои человеческие черты, одухотворяет их, наделяет сверхъестественными свойствами, создает силой фантазии сверхъестественные силы. Вместе с такой фантазией приходит и поклонение ее плодам.
В классовом обществе изменяются гносеологические корни религии. Не только полет фантазии, но и просто способность к абстрактному теоретическому мышлению начинает играть роль возможного истока религии. В «Философских тетрадях» В. И. Ленина во фрагменте «К вопросу о диалектике» объясняется этот вопрос. В. И. Ленин пишет, что в элементарном понятии уже заключена возможность отрыва, отлета образов и представлений от реально существующих представляемых вещей. Если дать простор полету такой фантазии, то мы сразу окажемся перед лицом двух миров: мира фактов и мира идей, каких-то духовных сущностей. Это верный путь к религии, к поповщине.
Каким же образом совершается этот возможный отрыв образов и представлений от вещей? В. И. Ленин поясняет и это. Всякая закостенелость понятий, ведущая к их отрыву от развивающейся действительности, всякий схематизм, огрубляющий сложную жизнь вещей и людей, всякий догматизм, отвергающий дыхание самой жизни, всякий субъективизм, вносящий произвол в объективную цепь событий, всякая субъективная слепота, искажающая правдивую картину действительности, могут привести к религии и нередко ведут к ней. У науки всегда остается немало нерешенных вопросов. Что происходит в недрах звезд, почему вращение Земли происходит неравномерно, в чем причина раковых опухолей, в чем заключается тайна так называемого красного смещения спектра, в чем состоит механизм передачи наследственных свойств, какова структура элементарных частиц ядра атома, в чем секрет тунгусского метеорита, посещали ли Землю живые существа с других планет, существовала ли Атлантида — все эти и множество других вопросов ждут окончательного ответа. А пока его еще нет, некоторые из них являются областью игры религиозной фантазии.
Каким образом развертывается религиозная спекуляция на нерешенных наукой вопросах, мы разберем в специальной лекции, посвященной борьбе между религией и наукой, а пока достаточно будет одного показательного примера.
Если спросить, может ли в наше время, в советской больнице подвизаться знахарь, который не скрывает, а афиширует «божественность» своих средств, всякий удивится. Однако вот факт, относящийся к 1948 году. Не где-то в глуши, а под Москвой, в селе Тайнинке объявился знахарь — некто Малушкин, который заявил, что может с помощью господа лечить все болезни, и в том числе даже рак. Знахарь приобрел известность тем, что успешно лечил от желтухи. И слава о нем покатилась по округе как снежный ком и лавиной прошений ударила в стены Министерства здравоохранения: «Разрешите знахарю практиковать в больнице».
Что же получилось? За что зацепилась религиозная фантазия людей, лечившихся у Малушкина? Почему разыгралась она и привела к столь нелепому результату?