Нас встретили как представителей правительства. Все знали, что я – командир Кароева, и от добрых слов и пожеланий отвернуться было практически невозможно. Посадили нас троих за очень длинный стол поближе к тамаде. Эти места считались почётными. Сколько мы пили, я не помню, и это, пожалуй, неважно. А важно то, что мы пьянствовали три дня. Я не могу забыть многоголосые хоровые песни, народные танцы в национальных костюмах. Не забыл я и стрельбу, когда молодожёны выходили из палатки. Описать всё увиденное трудно. На свадьбе присутствовали и гости из других поселений. Преобладал грузинский язык, но, когда поднимались тосты за нас, тамада говорил на ломаном русском, с сильным акцентом. Я помню туши целых баранов и свиней, крутящихся на веретёнах над горящими углями, до сих пор помню запах жареного мяса. Такое бывает редко, но бывает, и забыть это просто грех.
В конце 1956 года после долгих раздумий и собеседований командир пришёл к выводу о необходимости приступить к изменениям в подборе кадров и их расстановке. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели.
Благодаря мне начались преобразования в вопросе работы молодых офицеров и их продвижения по службе. Пожилые офицеры, годами занимавшие посты, не желали покидать свои рабочие места, тем самым не давая продвинуться молодому поколению офицеров. Были такие, которые командовали взводами на протяжении многих лет и не могли сдвинуться с места ни по должности, ни по званию. Таких было много, и именно этот год стал годом ухода в отставку стариков. Их места заняли молодые талантливые офицеры. Толчком всему этому стало увольнение зампотеха. Полковник Новиков понял, что только молодёжь способна сделать то, что не могли и не хотели делать старики.
Николай Низов, с которым я сдружился, занял должность зампотеха и тут же получил звание капитана. Старший лейтенант Азизов, командир артиллерийского взвода, занял должность командира роты. Преобразования в полку дали свои результаты, и 3-й гвардейский механизированный полк по своим показателям опередил другие полки.
Полковник Новиков прошёл в войну путь от сержанта до подполковника. Талант его сумело оценить начальство: его назначили командиром полка незадолго до моего приезда. Командира очень любили солдаты, и он любил их. Мне помнится, как однажды солдаты участвовали в кроссе. На старте командир показал солдатам пятидесятирублёвую купюру и сказал: кто первый прибежит – деньги его. И нужно было видеть, с какой силой воли приближались солдаты к финишу. Их было несколько, и каждый из них очень хотел получить пятидесятирублёвку. А командир, высокий и стройный, с красивыми усами, стоял с поднятой рукой и криком подбодрял уставших, но бегущих солдат.
Командир владел всеми струнными музыкальными инструментами и нередко, присутствуя на самодеятельности, профессионально играл на мандолине. Он мог быть и в столовой с солдатами, и кушать с ними, чтобы знать, чем питают военнослужащих. Благодаря командиру хозвзвод стал выращивать свиней, откармливая их отходами с кухни, которые ранее выбрасывали. Не было праздника, чтобы не закололи свинью и не приготовили праздничный обед. Для солдат стали планировать экскурсии по городу с посещением театров, зоопарка и других примечательных мест Тбилиси.
Однажды мне довелось вновь побывать в закусочной рядом с вокзалом. Хозяин очень добродушно принял и обслужил меня. Я намерен был покушать и убраться, но приключения преследовали меня, и я был вынужден согласиться с просьбой грузин, пригласивших меня за их стол. Изрядно выпив, я извинился, намереваясь уйти, но так просто уйти от грузина, если ты ему нравишься, невозможно. Моего нового знакомого звали Зурабом, он был одет в черкесский костюм со всеми причиндалами. Он был красив, и единственным недостатком его внешности был сильно горбатый нос. Но поверьте мне, что это не помешало ни ему, ни мне познакомиться поближе и даже сдружиться. Зураб был оперуполномоченным ОБХС привокзального района. Он взял такси и отвёз меня в городок. В дальнейшем я посещал его дом, где меня очень хорошо принимала его русская жена Лена. Из-за Лены от Зураба отвернулась вся родня, они никогда не посещали его дом. У них было двое красивых до предела детей, два мальчика. Я иногда приглашал всех их на концерты в Дом офицеров и проводил по контрамаркам, бесплатно. В доме их я бывал частенько и чувствовал себя там как родной. Подружившись с Зурабом, я нередко стал посещать закусочную и обзавёлся широким кругом знакомых. А однажды, выучив песни «Сулико» и «Тбилисо» на грузинском языке, я спел, и, как бы ни были исковерканы грузинские слова, грузины были в восторге, а на наш стол посыпались бутылки с вином и уйма поздравлений. Это были чудесные вечера, и такими они остались в памяти моей по сегодняшний день. Но время остановить невозможно, и я продолжал жить, трудиться, получать удовольствие от жизни и, конечно, запоминать.
В полку проходил процесс обновления боевой техники, и мне представилась возможность купить за ничтожно малую сумму мотоцикл «Харли-Дэвидсон» американского производства, подлежащий списанию. Мотоцикл имел очень малый пробег. Мне его покрасили, и после небольшого срока пользования я его продал и купил М-72 с коляской. Ездил я без прав на управление мотоциклом, но был уверен в себе и никогда не нарушал правил дорожного движения. Автоинспекция военных не останавливала.
Мне заполнился случай, когда я решил испробовать мотоцикл, посадив на него двух сержантов. Мы ехали рядом со стрельбищем, и вдруг мой мотоцикл провалился в яму. И я, и сержанты успели удалиться от мотоцикла, но не без того, чтобы не запачкаться в нечистотах из стоящей на этом месте уборной. Несколько дней меня преследовал запах фекалий, и несколько дней смеялся городок от ходившей по нему легенды.
Кроме всего прочего, я по настоянию Анатолия стал участвовать в самодеятельности Окружного дома офицеров, где исполнял сольные номера в сопровождении эстрадного оркестра. Позднее такой оркестр был организован и в полку.
В доме офицеров я познакомился с красивой молодой женщиной, блондинкой – Гертой. Имени её я поначалу удивился, но позднее выяснилось, что отец Герты – немец, коммунист, эмигрировал в СССР до войны из-за преследований. С началом войны семья эвакуировалась в Грузию и осталась в Тбилиси. С Гертой я повстречался немного, мы подружились. Она была замужем, но сейчас находилась в разводе. Единственная в семье, она постоянно вызывала беспокойство у родителей.
Каждое моё посещение их дома вызывало суету у матери. Та очень хотела, старалась быть гостеприимной, порой даже преувеличивала. Она не знала, куда меня посадить и как угостить. Мне порой казалось, что я нравлюсь больше маме Герты, чем самой Герте. Это была красивая, стройная блондинка с голубыми глазами. Возрастом она была намного младше мужа. Откровенно говоря, если бы мне было дано выбрать одну из них, я отдался бы маме, несмотря на её возраст.
Герта была умной и интеллигентной женщиной. С ней всегда было приятно проводить время.
В канун празднования нового, 1957 года мы поехали в колхоз в Глдани, где я купил шестнадцатилитровый бочонок прекрасного сухого вина. Бочонок подарил мне хозяин, у которого я постоянно покупал вино.
Помнится мне первое посещение Глданского колхоза. Мы обходили дома, и в каждом доме нам ставили на стол лёгкую закуску в виде бараньего сыра и зелени. Мы пробовали вино и закусывали, но никто не обижался, если мы уходили, ничего не купив. Главное в этих домах было принять гостя, угодить ему, чтобы он остался доволен. Таковы были традиции в каждом грузинском доме, в любой грузинской семье. Мы, конечно, опьянели, странствуя от дома к дому. Познакомились с хозяином дома, где я купил вино, и я стал его постоянным клиентом.
Так вот, на Новый год компания из пяти пар собралась в доме подруги одного из офицеров. Был отлично накрытый новогодний стол и, конечно, праздничная обстановка. Из всех праздников я больше всего любил именно Новый год, и на сей раз мы отметили его в прекрасной обстановке и в отличном настроении.
Все остальные праздники для меня носили чисто политический характер, и неважно, как они назывались, Первомай или День Октября. Противно было слышать возгласы с трибуны, противно было смотреть на распухшие морды, произносящие эти лозунги, и противно было смотреть на народ, проходящий мимо трибун с лозунгами, портретами кормильцев народных и с криками «ура».
Моросил мелкий дождь, когда мы покинули компанию и уезжали домой. Герту я усадил в коляску мотоцикла и укрыл брезентом. К себе домой она ехать не желала, и мы поехали ко мне. По дороге то и дело приходилось протирать стекло от моросящего дождя. Медленно, но верно мы приближались к городку. Холод пробрал до костей, но я волновался за Герту, за то, как бы её не простудить.
Мы приехали. Герта быстро забежала в дом, а я, поставив мотоцикл под навес, последовал за ней. Электрическая печь быстро прогрела небольшую комнату. Герта первая нырнула под одеяло и ждала моего прихода. Прижавшись друг к другу, мы, уставшие и промёрзшие, уснули и спали, видно, долго. Она проснулась первой и стала ласкать меня, целовать глаза, нос, губы. Я слышал её тяжёлое дыхание. Её руки медленно массажировали моё тело нежными движениями и постепенно спускались ниже и ниже, к самому горячему месту. Мы отдались любви, и нас уже ничего не интересовало и не могло остановить. Но всему есть начало и конец. Мы приходили в себя после секса, и я вдруг почувствовал холод, меня знобило, и я не мог понять причину этого. Ни тепло Герты, ни одеяло мне не помогали, согреться я не смог.
Я простыл во время поездки на мотоцикле, простыл очень сильно. По моей просьбе Герта пригласила Полину. Её рука легла на мой лоб, затем девушка с испугом на лице пошла в свою комнату и вернулась с термометром. Я горел. Полина вызвала мне врача из санчасти. Спустя некоторое время у моей кровати присел майор Жигаев и шутя, с улыбкой на ломаном русском языке спросил меня, где я успел простудиться в только что начавшемся году. Спокойно, не торопясь он раскрыл сумку с препаратами, достал шприц и, заполнив его какой-то жидкостью, предложил мне повернуться. Я почувствовал укол в ягодицу. Он предложил мне не вставать с постели. Через три часа мне предстояло потерпеть ещё один укол, а вечером ещё один. Я попросил майора позвонить моему старшине и попросить его зайти ко мне.