- И этого хватит? - Амелии больно, так больно, словно кто-то вырезает сердце из груди.
- Нет, но я покрою хотя бы то, что должен тем людям.
Амелия не спрашивает, почему в первую очередь он отдаст долги. Она понимает, что те не будут ждать.
- А как же Вы намерены уплатить штраф?
- Ваша честь, поверьте, я заплачу, - глаза умоляют поверить и дать шанс. И Амелия верит.
После заседания, на вопросительный взгляд секретаря, Амелия отвечает:
- Не звери же мы, в самом деле. Мы не только караем, но и милуем.
Секретать только скептически смотрит и качает головой.
Весь оставшийся день Амелия думает, как Энгл ухитрится продать зелья из-под полы. Ведь магазин-то закрыли.
Через месяц Амелия с утра не может попасть на работу - здание оцеплено аврорами. Лишь через час им объявляют, что произошло. Убита одна из судей Визенгамота. Некто Роджер Энгл прошел утром в здание, подкараулил судью, когда она шла в дамскую комнату, и выпустил в нее Аваду. Амелия не может в это поверить.
Вечером она сидит в кабинете лучшего друга, а по совместительству старшего аврора Руфуса Скримджера, и не скрывает слез. Здесь и досада на себя, и злость, и недоумение, и разочарование…
- Ты тут совершенно ни при чем, - успокаивающе говорит Руфус. - И ты не виновата, что захотела тогда смягчить этому малому приговор. Просто он ведь снова попался, знаешь. Его взяли за торговлю зельями без разрешения, естественно, приволокли в Визенгамот, а там эта судья, - Руфус морщится, как от зубной боли. - Молодая еще, неопытная, но горячая. Про нее говорили, что все с рывка делает, все с тычка. Мои ребята выяснили, что Энгл говорил ей, будто те, кому он должен, сказали, что убьют его мать и сестру, если он не вернет деньги. А тут его взяли. Он судью просил, просил, а все без толку. Накрутила ему штраф, а за ним тот, твой, еще числится, ну и конфисковала все, что у него было. А те люди ему срок дали два дня на возврат долга. Энгл, как выяснилось, судью после работы караулил, умолял, а она отмахнулась. А ему, видимо, действительно терять уже нечего было. Он утром пришел в суд пораньше, дождался ее и… Да ты дальше сама все знаешь, - вздыхает Руфус.
- И что теперь с ним будет? С Энглом? - спрашивает Амелия, глядя другу в глаза.
- Ничего. Будут судить за убийство, - отвечает Руфус.
Амелия откидывается на спинку стула и думает о том, что завтра же сложит с себя судейские полномочия. Это явно не ее должность.
* * *
«Несказанное мной»
Руфус держит в руках самый обычный конверт из плотной белой бумаги. На конверте знакомым каллиграфическим почерком выведено: «Министру Магии Руфусу Скримджеру». Меньше всего ему хотелось бы быть для Амелии Министром Магии. За годы, прошедшие с момента их знакомства, он привык быть для нее другом, защитником, советчиком, хотя в последнем качестве она все-таки преуспела больше него, потому что за половину верно принятых им решений была ответственна именно Амелия. А теперь она написала: «Министру Магии», словно для того, чтобы Руфус не ошибся, что письмо адресовано именно ему.
Он вскрывает конверт и готовится читать, но все письмо состоит лишь из одной строчки. Руфус пробегает эту единственную строчку глазами десятки раз, и не может понять, как из всего, что могла, Амелия решила написать именно это. А потом он тяжело опускается в кресло и не может унять дрожь в руках. И в пустоту кабинета говорит то, что должен был сказать своей девочке еще давно, когда не было этих лет, которые подарили серебряные нити его волосам, не было двух войн, опасности и отчаяния, а были только теплые карие глаза и вся жизнь впереди. Говорит то, что должен был сказать, хотя Амелия заслуживала гораздо больше, чем эти простые слова, которые он так и не решился произнести, потому что в какой-то момент счел, что так будет лучше для них обоих. Ведь работа аврора - это ежечасный риск, и Руфус просто не имел права обрекать Амелию на то, чтобы каждый раз она гадала, вернется ли муж домой, поэтому сказал себе, что она никогда не узнает, насколько дорога ему. Он решил за двоих, не спрашивая Амелию, и теперь вынужден сидеть в своем кабинете в одиночестве, зная, что больше никогда не зацокают по коридору знакомые каблучки, которые он узнал бы из миллиона звуков, потому что так ходила только она.