Явился знакомый субъект, спрашиваю, за что его отправили в часть, и он объяснил, что вчера после моего ухода околоточный начал важничать, так как выпитое им за ужином вино стало производить свое действие, и, придравшись к чиновнику, невзирая на заявление его о месте служения и на мое решение дела миром, отправил секретного человека в кутузку.

Что было делать? Попробовал опять примирить самолюбия служак, и чиновник согласился все забыть во имя того, что околоточного за его поступок неминуемо уволят от службы, а это увольнение повлечет наказание для ничем неповинной многочисленной семьи его, и под таким возвышенным умозрением оставил участок при том условии, что я наложу взыскание на провинившегося, не донося Трепову.

Но не стерпел чиновник и, придя на службу в Третье Отделение, грозное когда-то отделение, рассказал товарищам о случае с ним, а те небольшому начальству, а небольшое развлечения ради — еще большему, и дело дошло до управляющего канцелярией Шульца.

По обыкновению в тот же день к 11 часам утра приехал Трепов в Третье Отделение, и Шульц рассказал ему о случае с своим чиновником, намекнув, что, мол, полиция бесчинствует, как бы в укор Трепову и его прославленной строгости в наблюдении за своими служащими.

В тот же день в 1-м часу дня получил я телеграмму от бывшего управляющего канцелярией Градоначальника, Христиановича, чтобы явиться к нему сейчас же.

Было ясно, что случилась беда, так как объявлять хорошее никогда не торопятся, и с трепетом отправился я по вызову.

— Был у вас арестован в Литейной части чиновник Третьего Отделения? — спросил Христианович (милейший, умнейший и добрейший был человек).

— Был.

— За что?

Я рассказал.

— Почему же вы не донесли об этом градоначальнику?

— Неприятно самому, что случилось у меня такое своеволие, да и околоточного пожалел, так как его могли уволить от службы, а он семейный человек.

Улыбнулся Христианович и говорит:

— Ступайте к генералу, он вас ждет, — только вы не объясняйте ваших мотивов к недонесению о случае, а скажите, что, помирив чиновника с околоточным, вы полагали дело приконченным в виду того, что оба они служат в одном ведомстве.

Пошел я и так сказал, а Трепов что-то буркнул, и вообще гроза прикончилась весьма благополучно, а в заключение на следующий день отдано было в приказе об аресте околоточного на 7 дней, однако на службе он остался, и мне реприманда не последовало.

В один зимний вечер, после обильно выпавшего снега, когда на улицах Петербурга появляются снежные кучи, как курганы в степи, покойный принц Петр Георгиевич Ольденбургский следовал по Невскому в Павловский институт, и на повороте с Невского на Знаменскую улицу кучер не заметил большой снежной кучи, которая не была освещена по обыкновению фонарем, наехал на кучу, сани опрокинулись, а его высочество выпал из саней в снег, но не ушибся, сел опять в сани и был уже в институте, когда мне дали знать об этом. Я поспешил в институт, справился у начальницы баронессы Ровен о здоровье принца и получил в ответ, что случай обошелся вполне благополучно, принц в духе и только справлялся о кучере, но и тот доложил, что ушибов не получил.

Заручившись столь благоприятными сведениями, все же в страхе за то, что снежная куча не была освещена, я прямо из института отправился с докладом к Трепову в том соображении, что вечером в театре может быть государь, и Трепов, при случае, доложит о приключении принца, и не ошибся в своем предположении. Дежурный чиновник от градоначальника сказал мне, что генерал в театре, но не знает, в котором, вероятнее, в Михайловском, куда я и направился, но, не найдя там Трепова, поехал в Мариинский, где он находился на своем месте, в партере. Дождавшись антракта и выхода грозного начальника в коридор, я доложил ему о причине моего появления в театре (с поступления в полицию ни разу не был ни в одном театре до этого случая); он выслушал меня молча, ничего не сказал и, идя во время моего доклада к выходу, надел пальто (по обыкновению в один рукав), сел в сани и уехал, скомандовав кучеру, — на Варшавский вокзал. Я тоже ушел к себе домой, размышляя, как истолковать молчание Трепова. Или очень большую грозу предвещает оно, т. е. гауптвахту, или же съехало.

Проведя тревожную ночь, чувствовал тревогу и в течение следующего дня и на следующее утро, пока не прочитал приказа по градоначальству, но, так как в приказе ни выговора, ни ареста не было, значит, сошло благополучно, и я благодарил Бога за удачу.

Уже во втором часу дня получил я телеграмму от бывшего чиновника особых поручений, Эдвина Александровича Зейдлица, следующего содержания: «Приставам: у кого был случай с каретой и принцем Ольденбургским?» Отвечал: «У меня был случай с принцем и санями, о чем мною лично доложено генералу».

«Пожалуйте к генералу», — продолжал неугомонный Зейдлиц, и я отправился, успокаивая себя тем, что с своей стороны все сделал, и неужто задним числом будет взыскание.