— Она похожа на… породистого кролика, — тихо произнес Боно Рито, наклоняясь к «золотому фазану», — должен сказать — я доволен; живой человеческий материал для серьезных опытов приятнее кроликов и морских свинок.

— О, еще бы, вам, как ученому, это виднее…

«О Боже! Ее тоже записал этот очкастый… она теперь его рабыня», — подумала Люцина. Страх, ужасный, животный страх неожиданно подкрался и схватил девушку за горло. Ей захотелось закричать так громко, чтобы даже Мечик, если он жив, услышал…

Первая партия наивысших хозяев прошла дальше, за ней последовала вторая и третья: подрядчики, помещики, бесцеремонно тормоша и жадно хватая, набирали даровых рабынь.

— Рабство! Невольничий рынок! — вскрикнула Люцина так громко, что услышал весь лагерь — несколько тысяч дочерей израненной, измученной Польши. Тугой, свистящий удар палки — и перед девушкой завертелся весь мир; рухнувший горизонт уткнулся в колючую проволоку, а нависшие серые облака расплакались мелким осенним дождем, и все поплыло, смешалось в одно невыносимо тяжелое понятие — НЕВОЛЯ!!!

Над лежащей Люциной, в фантастическом ракурсе, склонились головы подруг; сознанье постепенно возвращалось к ней…

Длинная вереница исхудавших рабынь, подгоняемая полицейскими, плетется по улицам сонного города. Среди них опустившая голову Люцина Симон.

— Сорок скотов в товарный вагон! — слышится команда. Люцина попадает в зарешеченную колючей проволокой, грязную, угольную коробку. Около нее стоя сгрудились землячки.

— И кажется мне, девушки, что нас везут на какое-то страшное несчастье.

— Может быть, в публичный дом!?!

— Отобрали нас только молодых и красивых.

— Что делать?

— Куда нас повезут, что будет с нами?..

На платформе, среди нескольких важных немцев, стоит все тот же невысокий японец в больших очках в черепаховой оправе. Он сосредоточенно и внимательно глядит на проходящие мимо вагоны и, щелкая сухими пальцами, говорит:

— Теперь, я думаю, дело пойдет успешнее…

Вагоны катятся на Запад.