– А, верю, не верю – какая разница. Только я думаю, что у того, кто таких людей убил, ума должно было хватить не лезть в горы.
Толково. Это он опять проворонил. И видел же досье на группу. Ясно ведь было сказано, что интеллект выше среднего, не говоря уже о физической и специальной подготовке. Выше среднего. Так что, скорее всего, в палате не Палач, а кто-то другой. И это значит, что Даша попала в больницу не специально.
– А… – начал было Гаврилин, но услышав, о чем говорит баба Агата, замолчал.
– Целый день сегодня в больницу покойников везут. Девчата говорили, в покойницкой места свободного уже нет.
– Так уж и нет?
– Сам считай. Девять покойников привезли из «Южанки», троих, Васю Кинутого, Серого и Гопу, днем привезли, троих привезли вот совсем недавно, с набережной. А перед этим незадолго, еще троих после аварии. Только говорят, что женщина, из аварии, свидетельницей была в кафе. Вот и посчитай. Восемнадцать выходит.
Восемнадцать. У них тут просто эпидемия. И вот интересно, сколько из этих покойников на совести его группы? Да, и еще – почему это с набережной привезли только трех? Одному сломали шею за киоском, еще трое были с Дашей… Кто-то из них ушел. И еще не исключено, что сегодня в больнице может что-то произойти.
Не похоже, что Дашу здесь просто так бросят.
– А девушка эта, с набережной, – начал Гаврилин, но из коридора донесся грохот и крик.
– Мне насрать, что он устал. Давай сюда врача.
Для Жени, правой руки Грека, все в жизни было предельно ясно. Есть те, кого он топчет. И есть те, кто может топтать его. Первых должно быть как можно больше, а вторых – как можно меньше. Лучше всего, чтобы таких вообще не было. Но тут Женя ясно представлял себе, что самым крутым ему быть еще рановато. Пока еще ему была нужна спина, за которой можно отсидеться.
Женя был верен Греку. И эта верность была не слепой, а основывалась на здравом рассудке и расчете. Женя выполнял приказы только одного человека, Грека. Это было трудно, это было опасно, но больше никто не смел ему приказывать. Даже Король мог что-либо потребовать от Жени только через Грека.
А еще Женя учился. Грек поручал Жене самые сложные и грязные дела, Женя это сознавал, но одновременно он сознавал, что именно эти задания придают ему веса в глазах окружающих. Женя всегда был спокоен. Кровь и грязь не возбуждали в нем никаких эмоций. Он делал работу. И презирал всякую шелупонь, способную отправить человека на тот свет просто так, походя, или просто для того, чтобы повеселиться.
Женя делал только то, что ему приказывал Грек и делал это только потому, что ему это приказал Грек. Он чувствовал, что это поднимало его над толпой и одновременно осознавал, что в этой иерархии хищников он все еще пока проигрывал Греку. Тот вообще не делал из насилия проблемы. Для Грека насилие просто было неотъемлемой частью жизни. Не развлечением, как для криминальной мелочи, не работой, как для него, Жени, а просто частью жизни.
Это у Жени еще не получалось. И не потому, что он к этому не стремился. Просто он был скован в свободном проявлении чувств – решения принимал не он. Но зато, выполняя эти решения, Женя мог быть решительным и непреклонным.
Когда Графин, приезжий урка, полоснул Свата по лицу ножом и убежал, Женя некоторое время ждал результата погони, не обращая внимания на крики порезанного. Шрамом больше, шрамом меньше. Поорет и перестанет. Будет в следующий раз осторожнее. Он даже прикрикнул на Свата.
– Херово мне, – простонал Сват, – глаз кажись течет.
Женя брезгливо осмотрел рану, которую сват зажимал рукой. Из под пальцев помимо крови выступало и что-то липкое и прозрачное, словно плоть медузы на песке.
– Глаз он мне угробил, падла, – выл Сват, – глаз мой.
Когда по телефону Грек приказал отвезти Свата в больницу и сделать все побыстрее, Женя решил действовать максимально просто.