Люблю тихие курортные города, подумал Гаврилин. Люди здесь добрые, ласковые. Еще и заботливые. Приходят в гости к больным, запросто так, не унижая их ненужной жалостью и не скатываясь до отвратительной щепетильности.

   Пусть и больные себя почувствуют нормальными людьми, не ущербными, а полноценными членами общества. Все эти сю-сю, не курить, не шуметь – как они должны надоесть пациентам хирургического отделения, с какой радостью они должны приветствовать этот загремевший среди ночи стол, звон бьющегося стекла, жизнерадостный голос припозднившегося молодого человека.

   Гаврилин дверь приоткрыл, но в коридор выходить не стал. Хватит. Он уже умный. Уже совсем. Он уже тут и в кафе сидел и ночью на пляж ходил. Хватит.

   Если он напророчил, то это совершенно спокойно могли посетить больницу его подопечные. И тогда стоять в коридоре все равно, что прогуливаться по тиру во время стрельб. Гаврилин осторожно выглянул в коридор и с облегчением отметил, что ситуация вроде бы под контролем. Но не у милиции. Это уж точно.

   Милиция явно натолкнулась на крупную фигуру. Вон, часть милиции на карачках елозит по полу, а еще две части пробежали в район гвалта с обнаженными стволами. Теперь им ужасно стыдно. Пистолеты они сунули в кобуры и занялись общественно полезным трудом по подниманию перевернутого стола.

   Да, наша организованная преступность кого хочешь организует, даже милицию. Даже медсестра оживилась и бодренько так побежала по коридору – спать, всем спать, по палатам.

   Гаврилин уже собирался закрыть дверь, когда виновник всего торжества с окровавленной физиономией проследовал за всклоченным спросонья дежурным врачом.

   Это кто же его так? Не повезло мужику. И кровь такая неприятная, густая, и место раны нехорошее. Как бы не глаз. Гаврилин проводил раненого взглядом, обернулся и натолкнулся на неприятный взгляд того, кто произвел весь шум и навел порядок среди милиции.

   Молодой, но уверенный. Шаг хозяйский, взгляд нахальный. На такой взгляд лучше не отвечать. Если конечно нет желания размяться в потасовке.

   Лучше бы дверь закрыть, но это уж слишком унизительно. Гаврилин просто опустил глаза, ощущая, как снова заныли ребра. Да что за день такой? В смысле – ночь.

   Хотя могло быть и хуже. Если бы, предположим, в противоположной палате, лежал настоящий убийца, по кличке Палач. Все было бы куда интересней.

   Гаврилин уже почти закрыл дверь, как все действительно стало куда интереснее. Крик милиционера и первый выстрел Гаврилин услышал, но особых эмоций не испытал. Дальше все пошло быстро и шумно. В поле зрения появился падающий милиционер. Кровь. Гаврилин увидел кровь на серо-голубой рубашке и вздрогнул.

   Напророчил. Таки напророчил. Еще два выстрела, по коридору прокатилась волна запаха сгоревшего пороха. Кислый запах с мерзким привкусом. Лязг метала по кафелю. Еще выстрел. Гаврилин поборол в себе желание выглянуть и посмотреть. Он слишком хорошо помнил стрелковые упражнения на реакцию. Мишени появлялись из-за распахнувшихся дверей, и самым трудным в этой ситуации было определить, есть ли у этой мишени оружие.

   Снова грохот выстрела, на этот раз совсем рядом, но слева. Наконец, и милиция открыла огонь. Посреди больницы. Мило. Слева успело прозвучать три выстрела, на них ответили справа. Глухой удар. И пауза, на целых пять секунд. А потом загрохотал автомат.

   Это уже почти похоже на войну. Тут всего коридора метров двадцать. С такой дистанции из автомата промазать трудно. Но пистолет ответил. Снова очередь, снова пистолет. И удар в стену. Словно мешок бросили.

   И все. Только медсестра визжала не переставая.

   Гаврилин осторожно выглянул в коридор. Почти возле самой двери палаты лежал один милиционер. Второй сидел, завалившись на бок возле противоположной стены, рядом лежал автомат. Справа, возле стола дежурной в воздухе висела белая пыль от штукатурки, чешуйки мела опускались как хлопья снега на лежащие тела милиционеров.

   – Что там? – Из-за спины спросила баба Агата.

   – Стреляли.

   – В кого?