— Я вырос на Ямайке, где в детстве общался с французскими детьми, а сейчас являюсь датским капитаном, оставшийся без места из-за нападения Нельсона, — сообщил я.
— Это хорошо. Англичан у нас опять не любят, — сказал он.
Французы и англичане никогда не будут любить друг друга, даже когда будут сражаться с общим врагом, а сейчас для ненависти есть важный повод: пока я добирался кружным путем через германские княжества и республику Батавия до Парижа, Англия опять объявила войну Франции.
— Надеюсь, эта нелюбовь не помешает нашим деловым отношениям? — поинтересовался я.
— Нисколько! — улыбнувшись, заверил Антуан де Ре.
Я передал ему адрес в Кале, куда теперь надо отправлять письма с интересующей англичан информацией. Несмотря на войну, почтовое сообщение между странами не нарушалось. Наверняка почта досматривалась и резидентом в Кале использовались шифры, но мы ими не пользовались. Племянник пишет дяде о делах семейных и добавляет парижские сплетни. Вот только у племянника слишком много родственников, которые постоянно болеют, лечатся, записываются в армию или на флот или увольняются оттуда, переезжают из города в город… В следующем письме парижский племянник напишет дяде, что его навестил кузен проездом из Дании и отправился дальше, в Тулон, где намеривается подыскать работу на море.
96
Хотите верьте, хотите нет, но скупому датскому капитану очень трудно устроиться во французский военный флот. То ему корабль не нравится, то экипаж маловат, то оклад. Правда, предлагали ему то, от чего отказывались даже новоиспеченные французские капитаны, так что подозрительным такое поведение не казалось. Я снимал номер в гостинице «Тихое место», расположенной на склоне горы Фарон, и из окна моего маленького и дешевого номера были видна вся бухта и корабли в ней. С подсчета их начиналось каждое мое утро. Днем я разгуливал по городу, в основном по рынкам, где слушал городские сплетни, а по вечерам сидел в припортовой таверне «У сарацина», куда заглядывали моряки с военных кораблей. По утверждению хозяина таверны, краснолицего рыжебородого весельчака, его предком был пират из эскадры Барбароссы Второго, главнокомандующего всем турецким флотом, зазимовавшей в шестнадцатом веке в этой гавани по разрешению французского короля Франциска Первого после совместной осады Ниццы. Это событие тулонцы помнили потому, что мусульманам разрешили проводить свои богослужения в католическом соборе. Несмотря на то, что собор недавно перестроили, его до сих пор считают как бы не совсем очистившимся, а потому и не совсем полноценным. То есть, бог услышит не все слова или буквы из твоей молитвы. Мои же слова все доходили до ушей Первого лорда Адмиралтейства, судя по редким ответам, которые вместе с инструкциями изредка приходили мне в письмах «родственника» из Кале.
Второго октября я сидел в углу таверны «У сарацина», цедил из оловянной кружки местное розово-оранжевое вино с насыщенным фруктовым вкусом, изготовленное из винограда, выращенного на склонах горы Фарон и рядом с ней, из-за чего называлось фаронским. В будущем вина с таким названием не встречал. Наверное, ему придумали более привлекательное имя. За соседним столиком оттягивались матросы с линейного семидесятичетырехпушечного корабля «Берик», построенного в Англии, названного в честь шотландского графства и захваченного тремя французскими фрегатами восемь с половиной лет назад. У корабля были все шансы победить фрегаты, но одним из первых ядер был убит капитан, и первый лейтенант сразу же спустил флаг. Среди англичан тоже есть офицеры, способные быстро принять решение.
— Давайте выпьем за то, чтобы в нашу ловушку и дальше попадались проклятые англичане! — восторженно предложил один из французских моряков, юноша лет семнадцати, судя по мундиру, мичман.
Теперь мне стало понятно, откуда у них так много денег. Во французском Средиземноморском флоте задерживали выплату жалованья уже на два месяца, а эти парни кутили на широкую руку.
— Разрешите присоединиться к вашему тосту? — спросил я мичмана.
— А ты кто такой? — первым делом поинтересовался он.
— Датский капитан Нильс Йенсен, командовавший плавучей батареей во время нападения англичан на Копенгаген, — ответил я.
— Перебирайся за наш стол, датчанин! Выпьем вместе за погибель этих островных крыс! — пригласил мичман.
Мне сразу наполнили кружку самым лучшим и дорогим вином, из предлагаемых в таверне. Я пил более дешевое, чтобы не вызвать подозрения. Все-таки по легенде я проживаю остатки накоплений на предыдущей службе. Мичмана звали Жан Брюно. Я не стал выяснять, нет ли у него родственников на Тортуге. Слишком сложно будет объяснить, откуда их знаю.
Вместо этого задал другой вопрос:
— Хорошие взяли призовые?
— Отменные! Я получил шестьсот двадцать франков! — похвастался он.
Я присвистнул восхищенно и спросил: