Его голос звучал настойчиво, как будто Логан хотел защитить меня от того, что вот-вот произойдет. Я не осознавала, что плачу, пока слезы не стали капать с подбородка на грудь. Не было смысла их вытирать, они все равно не остановятся.
Теперь папа вышел из кадра. Камера была установлена так, что борта машины не видно, только перед, и я могла лишь догадываться, что происходит – папа открывает дверь, выманивает маму, ведь она никогда не торопится выходить из машины. Сначала ей нужно отсоединить телефон, забрать сумочку, вытащить из держателя бутылку с водой или стакан с кофе. Секунды тянулись как часы. Голова кружилась так сильно, и мне казалось, что меня вот-вот стошнит.
И тут ожидание закончилось.
Сначала изображение дрогнуло, как от землетрясения.
Потом посыпался снег – это оконное стекло засыпало капот, как сердитая метель.
С левой стороны словно бесшумный товарный поезд промчался черный джип.
Когда моя мама отскочила от капота и скрылась из вида, я услышала собственный вздох.
На джипе загорелись тормозные огни, и он остановился.
Ярко-красная дверь нашей машины крутилась и покачивалась на одной грани, а потом упала.
От нее отвалилось обмякшее тело в спортивном костюме и растянулось на мостовой.
Джип застыл где-то вдали, с зажженными тормозными огнями, как будто понимал, что должен остаться.
Я уставилась на машину, которая убила моего папу.
Половина Калифорнии ездила на черных внедорожниках, их были буквально тысячи, и я не смогла бы отличить «Тойоту» от «Теслы».
Но эту машину я узнала.
Потому что ездила на ней десятки раз.
– Господи, у него такая же машина, как у тебя, – воскликнула я, и по спине побежали мурашки.
Я еще не знала, чем мне грозит это признание и что следовало бы держать рот на замке.
Тормозные огни потухли. Солнечный свет как прожектор высветил задний бампер джипа. А потом джип уехал. Но за эту долю секунды я заметила стикер на заднем бампере.
На нем было написано: «Дьяволы».
Только вверх тормашками. Надпись была такая маленькая, что если б я так хорошо ее не знала, то никогда не заметила бы.